|
Roxsalan
|
"Недавние наблюдения в области антропологии и палеогенетики позволяют с достаточным основанием говорить о наличии генетической преемственности населения обширных природно-хозяйственных зон, в том числе юго-восточного побережья Балтики и Русского Северо-Запада, начиная с глубокой древности — по меньшей мере с эпохи поздней бронзы и раннего железа. Последнее отнюдь не исключало периодических притоков в эти регионы новых мигрантов, что, однако, не приводило к радикальной смене населения и утрате им генетических особенностей. В частности, «в популяциях Русского Северо-Запада и Севера от средневековья до современности обнаруживается ярко выраженный след очень древнего европеоидного населения, связанного предположительно с носителями культур шнуровой керамики и боевых топоров... Это на первый взгляд противоречит сложившимся в науке представлениям о единой “прародине” всех славян и их быстром распространении на огромные территории в V VI вв. н. э. Однако на деле подобный результат ярко свидетельствует о том, что лингвистическая, культурная история народов и формирование их антропологического облика — разные процессы...»... В археологии до сих пор широко распространены представления, согласно которым появление славяноязычных сообществ на территории будущих Новгородской и Псковской земель произошло неимоверно поздно — оно синхронизируется с началом эпохи, освещенной письменными памятниками (IX-X вв.). Долгое время считалось, что их проникновение осуществлялось с юга, по Днепру. В последнее время в кругах историков вновь стала популярной гипотеза о приходе славян в Причудье и Приильменье с запада, из Польского Поморья и прилегающих регионов. Оживление интереса к ней во многом обусловлено выдающимися открытиями в области древненовгородского диалекта, выявившими языковые отличия населения Северной Руси от остальных восточнославянских групп (Зализняк, 2004. С. 57). Однако этот лингвистический материал не увязывается однозначно ни с одним из культурных единств, фиксируемых археологически. Основой существующих гипотез о миграциях славян на восток послужила в 1980- 1990-х гг. весьма упрощенная его трактовка (ср.: Platonova, 2016. Р. 379-380). Та же ошибка интерпретации (правда, с точностью до наоборот) имела место полвека назад. Тогда важное открытие в области лингвистики — выявление пласта балтийских гидронимов в верхнем Поднепровье — было однозначно, без должной проверки, спроецировано на этнокультурные реалии раннего Средневековья (Топоров, Трубачёв, 1962. С. 236). Археологи настолько уверовали в идею исключительно «балтской» принадлежности огромного ареала раннесредневековых культур лесной зоны, что начисто забыли и об условности лингвистической хронологии, и о неоднозначности соотношения культурных и языковых единств. В результате отечественная наука 1960-1970-х гг. вообще «потеряла» славянский компонент раннесредневекового населения. Об истоках славяноязычности жителей Северной Руси старались до поры просто не задумываться.
Лишь в наши дни обаяние «неславянства» и «чары балтийства» (выражение И. Вернера) начинают понемногу развеиваться... стоит отметить важность новейших раскопок в Приильменье, выявивших на ряде памятников хорошо сохранившиеся и убедительно датированные культурные слои как VIII, так и V-VII вв. Имеются в виду селище Прость, городища Сельцо, Бронница, Городок на Маяте и др. (Плохое, 1997. С. 106-107; Носов, Плохое, 2005. С. 144; Еремеев, Дзюба, 2010; Еремеев, 2015. С. 17-24). Некоторые памятники этого круга были известны давно, но малочисленные находки долго не осмыслялись в качестве отдельного культурно-хронологического пласта. Ныне их исследования помогли уяснить, «что на озере Ильмень начальное славянское расселение не спрессовано в один культурно-хронологический пласт с варяжской экспансией середины VIII — X в., а отделено от нее примерно двухсотлетним периодом самостоятельного развития приозерной племенной агломерации» (Еремеев, Дзюба, 2010. С. 417). Исходным регионом земледельческой колонизации Приильменья предстает Белорусское Подвинье середины I тыс. н. э. При реконструкции и интерпретации сходств/различий культурных комплексов лесной зоны (традиционно приписывавшихся кому угодно, только не славянам и их предкам) теперь рассматриваются варианты не только прямого родства и заимствования, но и наличия глубокой общей подосновы, а также бытования отдельных категорий вещей в разных этнокультурных сообществах (Там же. С. 434-438).... Представляется чрезвычайно показательным замечание И. О. Гавритухи- на (сейчас, безусловно, ведущего специалиста России по пражской культуре) о принципиальной невозможности выводить керамическую традицию Северо- Запада последней четверти I тыс. н. э. из пражской культуры сер. TV — сер. VII в. Облик этой последней, по его словам, уже в VII в. «определяют, прежде всего, сильно профилированные сосуды с S-видной верхней частью, нередко с усложненной моделировкой венчика, а в ряде групп — появление керамики, сделанной на гончарном круге» (Еавритухин, 2009. С. 21). Набор керамики последней четверти I тыс. на Северо-Западе России, включая лепные и раннегончарные формы X-XI вв., выглядит неизмеримо архаичнее пражских сосудов VII в. Более обоснованной представляется его связь с памятниками круга Заозерье-Узмень. Важно отметить, что указанный вывод касается не только древностей 3 четверти I тыс. н. э. Он относится напрямую и к тем памятникам IX-X вв., чье родство с собственно древнерусской культурой региона не вызывает сомнений. В данном контексте принципиально важное значение имеет оценка таких культурных явлений, как раннесредневековые «курганные культуры» Северо- Запада России (длинные курганы и сопки). В былые времена за каждой из них археологи пытались увидеть отдельную, «правильную» археологическую культуру, сформировавшуюся где-то вовне и оттуда мигрировавшую на территорию будущей Псковско-Новгородской земли. Однако никаких достоверных предшественников той и другой культуры на смежных территориях нет. Оба феномена, несомненно, сложились на месте.
Практически одновременное появление длинных курганов на западной и северо-восточной границах их огромного ареала вряд ли можно связывать с массовой миграцией нового населения. Мысль о том, что веер инноваций в культуре населения лесной зоны в V — начале VI в. был инициирован проникновением с юга каких-то небольших военизированных групп (своеобразное «эхо Великого переселения народов»), уже высказывалась целым рядом исследователей (Кулаков, 1997; 2002; Zulkus, 2000; Казанский, 1999; Ахмедов, Казанский, 2004; Михайлова, 2012; 2014. С. 221-224). Однако сами инновации чаще всего трактуются в традиционном ключе — как результат появления нового этнического элемента, переноса традиций, постороннего влияния и т. д. формирование (в считанные десятилетия!) единого, принципиально нового для данного региона погребального обряда свидетельствует о стремительном распространении новых идеологических представлений. Последнее означало резкое увеличение информационной проницаемости всего ареала КДК в V-VI вв. и действительно могло явиться результатом регулярных передвижений каких-то небольших, мобильных групп (враждебных или союзных местному населению — в данном случае безразлично) (ср.: Лес- ман, 1989. С. 13-18), Более, чем вероятно, что процесс формирования культуры длинных курганов (КДК) отразил собой кристаллизацию новой идентичности. Однако природа стоящего за ней единства пока не ясна — так же, как и культурно-антропологические механизмы происшедших в нем инноваций. В настоящий момент есть все основания считать КДК частью обширной историко-культурной общности, в которую входил целый ряд культур, которые в отличие от нее не восприняли в третьей четверти I тыс. н. э. курганного обряда (Тушемля-Банцеровщина, удомельский тип и т. д.). В отличие от КДК, традиция которой уходит корнями в эпоху Великого переселения народов, пик создания классических новгородских сопок приходится непосредственно на эпоху Начальной Руси. Лишь единичные комплексы датируются ранее X в., а функционирование сопок как мест погребения и/ или святилищ продолжалось как минимум до конца XI в. (Кузьмин, 1992; 2001; Платонова, 2002. С. 193-194). То есть перед нами памятники никак не «дорус- ского», а уже древнерусского населения Новгородской земли. Они синхронны горизонту Д Старой Ладоги и раннему Новгороду X в., когда вблизи княжеской крепости (Рюрикова городища), контролировавшей вход и выход в р. Волхов и оз. Ильмень, было основано несколько новых поселений, послуживших ядром будущего города. Не приходится сомневаться: люди, насыпавшие сопки, составляли основную часть населения Новгородского княжества в период от первых Рюриковичей до Владимира Святого включительно.... Завершая этот, по необходимости краткий обзор, стоит вновь подчеркнуть: феномен собственно древнерусской культуры, ее генезиса и трансформаций требует пересмотра в контексте современных научных представлений об этно- и культурогенезе." (Древнерусская культура и древнерусская элита: проблемы и перспективы исследований Н. И. Платонова. Elite ou Egalite... Северная Русь и культурные трансформации в Европе
VII—XII вв. 2017)
|
Страниц: 
Ранние славяне на северных территориях будущей Руси (Прочитано 55894 раз)