В 1619 году царь Михаил Федорович пожаловал зятю Ивана Сусанина землю в деревне Коробово Костромской губернии, а заодно освободил навечно всех будущих потомков героя от всяческих налогов и повинностей. Названы были коробовские крестьяне белопашцами, и к 1834 г. в этой необычной деревне проживало 226 человек. Во время своего путешествия по России император Николай I обратил внимание на их бедственное положение и повелел учредить комиссию для выяснения причин. Комиссия установила, что главная причина тяжелого положения белопашцев коренилась… в привилегиях. Свобода от всех обязанностей по отношению к государству и обществу, полная независимость от всех властей, обилие земли, констатировала комиссия, ослабляли энергию и предприимчивость потомков Сусанина: “В противоположность предприимчивому духу крестьян Костромской губернии коробовские белопашцы весьма мало деятельны, а от того большею частию бедны”. Второй причиной упадка комиссия признала наличие индивидуальной, а не общинной формы собственности: переделы отсутствовали, земля передавалась от отца к детям равными долями, участки постоянно мельчали. Земельные сделки совершались только в пределах деревни, а земля концентрировалась в руках немногих разбогатевших крестьян – коробовских старост. Из-за постоянного дробления земли, непрекращающихся споров между наследниками и лености белопашцев земли их обрабатывались дурно и давали урожаи намного ниже, чем у окрестных крестьян.
По распоряжению Николая I сусанинских потомков вновь наделили землей – по 8 десятин на мужскую душу и ввели общинную собственность на землю. Правда, все прежние льготы оставили. Однако и новая царская милость не привела к существенным переменам. Лень и инертность, ставшие, по-видимому, наследственными, мешали белопашцам воспользоваться выгодами своего привилегированного положения. Пользуясь отсутствием административного контроля, коробовские крестьяне стали раскольниками и превратили свое село, по сведениям администрации, в убежище единоверцев и преступных элементов. Ввиду этого за ними с начала 1860-х годов был учрежден надзор со стороны Удельного ведомства, которому раньше они подчинялись лишь номинально. Но и это не помогло. Несмотря на все принятые администрацией меры, потомки Сусанина и в начале XX в. благосостояния так и не достигли. Вся деревня, состоявшая в 1910 г. из 267 человек обоего пола, продолжала влачить жалкое существование.

В дореволюционной отечественной литературе высказывались два совершенно противоположных мнения о том, как много и насколько напряженно приходилось работать русскому крестьянину, чтобы выжить в условиях крепостного права и после его отмены. Согласно первому, русское крестьянство отличалось большим трудолюбием и прилежанием, работало много, в полную меру своих сил и возможностей. Эта точка зрения в советские времена стала своего рода аксиомой, которая как бы и не могла подвергаться сомнению. Второе мнение сводилось к тому, что крестьяне работали умеренно, лишь настолько, чтобы удовлетворить свои необходимые и скромные потребности. Так как же было на самом деле? Какую трудовую мораль исповедовали русские крестьяне, как они оценивали значение труда в своей жизни и какими мотивами руководствовались?..


Одним из способов регулирования продолжительности труда были праздники, по мнению крестьян, дело не менее богоугодное, чем работа. Трудиться в эти дни считалось грехом. Подобная деятельность осуждалась общественным мнением и была запрещена по закону. Разбиралась с нарушителями сама крестьянская община. Главной мерой воздействия был штраф, а при сопротивлении – физическое наказание и поломка инвентаря. В начале XX в. величина штрафа зависела от праздника и характера работ и колебалась от 50 копеек до 4 рублей. Сумма существенная, если учесть, что средний дневной заработок крестьянина составлял от 30 до 50 коп. Того, кто уклонялся от участия в празднике, односельчане лишали круговой чаши, и это считалось величайшим позором. Если не удавалось своими силами справиться с нарушителем порядка, община обращалась к полиции. Штраф, накладываемый сельской полицией на рецидивиста-трудоголика, достигал 20 рублей!..

Все празднично-воскресные дни в России разделялись на три группы: воскресенья, официальные государственные и церковные праздники, а также народные, так называемые храмовые, или бытовые. Согласно имеющимся в нашем распоряжении сведениям, в канун отмены крепостного права православное население в Европейской России имело примерно 108 празднично-выходных дней в году, а к 1902 г. (по данным из 31 губернии) – уже около 140 (Связано это было, по-видимому, с ростом малоземелья и скрытым аграрным перенаселением. Чем меньше было рабочих дней в году, тем большему числу крестьян обеспечивалась занятость)
Но празднично-выходные дни составляли лишь часть общего числа нерабочих дней. Помимо самого праздника, крестьяне тратили время на его подготовку и затем на послепраздничный отдых. Да и продолжительность праздника не была строго фиксирована и зависела от обстоятельств, например от урожая. Осенний праздник Покров в урожайный год праздновался 5–6 дней, в неурожайный – 1 день. Нельзя также забывать, что каждая крестьянская семья имела собственные праздники. Наконец, несколько дней в году уходило на поездку на ярмарку или базар, на болезни, значительное время пропадало для работы из-за непогоды.
Получается, что в середине XIX в. общее число нерабочих дней в году у крестьян доходило до 230, а в начале XX в. даже до 258, то есть в течение года рабочее время крестьянина составляло около 38%, а нерабочее – 62%, в том числе на долю празднично-выходных дней приходилось не менее 26%.
Интересно отметить, что в страду российские крестьяне работали столь же интенсивно, как и их западноевропейские собратья, и даже лучше их. В среднем за день работы русский казенный крепостной крестьянин намолачивал 118 кг пшеницы или ржи. Это на 39–78% больше, чем бельгийские, датские или австро-венгерские крестьяне, примерно столько же, сколько немецкие, но на 39% меньше, чем английские, и на 85% меньше, чем американские фермеры. Но в остальное время продолжительность и интенсивность труда у русских крестьян была намного ниже...
. Если бы, например, в 1913 г. православные российские крестьяне имели празднично-воскресных дней столько же, сколько американские фермеры, то есть 68 вместо 140, то это бы дало дополнительно около 4,1 млрд человеко-дней в год и увеличило бы баланс рабочего времени почти на 20%. Считалось, что если бы деньги, которые крестьяне расходовали в праздники на алкоголь, они употребили на улучшение своего хозяйства, то привели бы российское сельское хозяйство в цветущий вид. ..
Этика праздности
Попытаемся разобраться, почему у российского крестьянства было так много праздников.
Крестьянство было религиозным. В середине XИX в. редко кто из крестьян пропускал воскресную службу (в Англии таких набиралось до 61%). Всего около 10% православных крестьян не исповедовались на Пасху (во Франции – от 50 до 80%). К тому же крестьянство сохранило в своих религиозных верованиях и сильные языческие элементы. Наложение православных и языческих праздников не заменило одни другими, но, напротив, существенно увеличило их число. Председатель Бессарабской губернской земской управы отмечал, что крестьяне соблюдают немало праздников, “носящих явный отпечаток язычества”: день Кирика-шкепы (чтобы не сделаться калекой), день Фоки (от пожара), день Симеона Столпника (чтобы небо, которое поддерживает святой, не упало на землю), день св. Никиты (от бешенства), день св. Прокопия (против засухи), день Евдокии (против сглаза)…
Многие местные бытовые праздники возникали по разным обстоятельствам, весьма важным с точки зрения крестьян: открытие в деревне церкви или написание новой иконы. Эти праздники становились ежегодными. Приходское православное духовенство поддерживало существующие праздники как по религиозным, так и по материальным соображениям. Для многих священников единственным источником существования являлись подарки прихожан и плата за исполнение треб – то и другое в праздники существенно возрастало.
Но главное, большое количество праздников определялось самим характером крестьянского хозяйства, целью которого было получение не прибыли, а пропитания. Это вовсе не означало, что крестьяне были ленивыми или неразвитыми. Просто смысл жизни они в массе своей усматривали не в накоплении собственности, не в увеличении власти и влиянии с помощью богатства, а в спокойной, праведной жизни, которая одна только и могла обеспечить вечное спасение и добрую славу среди односельчан.
Русский крестьянин работал до удовлетворения традиционных, скромных потребностей семьи и весь годовой доход потреблял. Если число едоков становилось больше, он увеличивал степень “самоэксплуатации”, но до определенных пределов, дальше которых крестьянин “идти не хочет”. Такое потребительское отношение к труду существовало во всех традиционных (докапиталистических) крестьянских обществах. Оно получило название “этика праздности”. В эпоху трехполья от Англии до России и от Швеции до Испании крестьяне имели примерно одинаковое количество земли, работали примерно столько же и в таком же ритме, как русские крестьяне XИX – начала XX в. Все они имели много праздников, лишь немногим меньше, чем русские крестьяне. “Этика праздности” была общеевропейским явлением в доиндустриальную эпоху, и причина этого – не климат, не природная среда обитания, а менталитет, присущий человеку традиционного общества.
При всей своей симпатичности традиционная трудовая этика не могла обеспечить материального изобилия, поэтому народ жил скромно. Однако основные материальные потребности удовлетворялись. До середины XIX в. Россия по жизненному уровню народа, по-видимому, не уступала большинству западноевропейских стран. Самый компетентный историк российского крестьянства В.И. Семевский полагает, что благосостояние российских крестьян в XВИИИ в. было выше, чем немецких и польских, и вряд ли уступало французским. Достоин внимания и вывод английского исследователя У. Тука, автора фундаментального труда о царствовании Екатерины ИИ: “Умеренные налоги, дешевая жизнь, отличные и разнообразные продукты, довольство народа и хорошие законы, обеспечиваемые империей, дают каждому, кто ведет себя сообразно требованиям своего сословия, достаточно средств для достижения благополучия. Большинство русских подданных живет лучше, чем огромное большинство населения во Франции, Германии, Швеции и некоторых других странах. Это можно сказать о всех классах”.
С Туком солидарен и известный немецкий исследователь Гакстгаузен, предпринявший в 1843 г., как бы сейчас сказали, социологическое полевое исследование аграрных отношений в России. По его наблюдениям, “нет страны, где бы заработная плата относительно стоимости предметов первой необходимости была бы так высока, как в России”. Но индустриальная революция, которая пришла в Россию поздно, только после Великих реформ (60-е годы XИX в.), изменила ситуацию в пользу Западной Европы. После реформ Россия по уровню благосостояния стала отставать от наиболее развитых западноевропейских стран.
“Многие крестьяне, батраки и даже хозяева отправляются на заработки в Северную Америку, – свидетельствовал в 1903 г. помещик Киевской губернии Липковский. – После 4–5-летнего пребывания в Америке рабочие-крестьяне часто возвращаются изнуренными усиленной работой, но привозят с собой сбережения обеспечивающие им благосостояние, и привыкают к добросовестному отношению к труду и работодателям и утверждают, что в Америке, кроме воскресных дней, они праздновали лишь те, в которые не могли найти работы. В этом они расходятся с земляками, которые охотно уходят с работы в самое страдное время, отговариваясь праздниками и базарными днями…”
Таким образом, не монголо-татарское иго, не крепостное право и его пережитки, не самодержавие задерживали рост благосостояния народа, а он сам он не не желал превращать труд в фетиш