И в этот момент она поняла, что Катынь — дело, целиком сфабрикованное немцами. Наверное, самая чудовищная фальсификация за всю историю человечества. «Советские деятели — Сталин, Хрущев и их последователи — лгали не меньше немцев. Ложь и тех и других обладала одним свойством — будучи неоднократно повторена и отражена в различных документах, она переставала быть ложью и становилась свершившимся фактом».
Бумаги, найденные в карманах убитых? Это дело Шелленберга, шефа контрразведки и его знаменитой группы «Новости», про которую он сам писал в своих мемуарах: «Они могли сделать все что угодно, подделать подпись так, что ни одна графологическая экспертиза этого бы не обнаружила». Под предлогом сбора информации, относительно пропавших товарищей, так называемые «спасшиеся» поляки в октябре 1941 года контактировали с семьями погибших и изучали их бумаги, почерки, подписи. Благодаря этому стало возможно осуществить подделку.
У Катерины Девилье было большое преимущество во время ее пребывания в Катыни перед западными журналистами: она могла непосредственно общаться с местным населением. И что же она узнала? К осени 1941 года «жители деревень, в районе Гнездово, возле Смоленска были насильственно депортированы. Более удаленные деревни не тронули. Однажды пришли немецкие солдаты полка связи № 537. Они установили в лесу громкоговорители и смертельно напились.
Несколько человек расквартировали у местных жителей. Они уже немного понимали по-русски и разговаривали со своими хозяевами. Поэтому известны некоторые имена: солдат Гезеке, сержант Рози, адъютант Ламмерт, шеф-адъютант Крименский, лейтенант Готт, полковник Аренс. Местные жители запомнили их навсегда, поскольку, пока их, в свою очередь, не депортировали, каждый день слышали, как из леса доносились немецкие военные марши и выстрелы. Возвращались пьяные, залитые кровью солдаты. По пьянке они многое рассказывали. Связной полк 537? Чушь, на самом деле они принадлежат к группе десанта «айнзатц-коммандо» СС II, а сейчас прибыли с Украины, где уничтожили всех киевских евреев. А кого же они убивают здесь? Тоже евреев? Солдаты смеялись. О нет, более тонкая, ручная работа, с револьвером... Лучше, много лучше. Об этом рассказывали крестьяне, пережившие ужасы немецких лагерей и вернувшиеся домой после войны. Но за пределами СССР никто об этом не знал, никто не услышал эти слова».
Мой дорогой Генри Монфор не верил этому рассказу. Сфабриковать такое количество поддельных документов казалось ему невыполнимой задачей.
И все же... Американцы и англичане, непрофессионалы, без специальных материалов, перед знаменитым «великим побегом» из Шталага изготовили фальшивые документы для тысячи заключенных.
Более того,
в 1945 году молодой норвежец Карл Йоссен заявил полиции в Осло, что Катынь — «самое удачное дело немецкой пропаганды во время войны». В лагере Заксенхаузен Йоссен трудился вместе с другими заключенными над поддельными польскими документами, старыми фотографиями...
В том же 1945 году были опубликованы письма Грегора Словенчика, лейтенанта вермахта, австрийца по происхождению. Он писал жене, что «изобрел» преступление.
В 1958 году в Варшаве, во время процесса над Кохом, одним из нацистских палачей, орудовавших в Польше, берлинский булочник Пауль Бредоу под присягой заявил следующее: осенью 1941 года он служил под Смоленском, в составе войск связи вермахта. «Я видел своими глазами, как польские офицеры тянули телефонный кабель между Смоленском и Катынью. Когда потом объявили, что открыто Катынское захоронение, я находился там же и присутствовал при эксгумации. Конечно, я сразу узнал униформу, в которую были одеты польские офицеры осенью 1941 года».
И что же?
Сейчас я приведу показания, которые нашел лично в процессе расследования. В одном из них содержится ценная информация. Другое мне кажется по-настоящему очень важным. Вот маленькая история о том, как я добыл эти показания.
Сразу после передачи «Трибуна истории» по каналу Франсинтер, где я рассказывал про Катынь, стали приходить письма. По поводу того, кто же виноват на самом деле — русские или немцы, мнения аудитории были самыми разными. Не буду останавливаться на забавных эпизодах, когда слепой антикоммунизм заставлял истинных противников последней войны превратиться в неистовых защитников Геббельса, уверявших меня в его искренности. Историк, работающий с подобным материалом, часто сталкивается с такими вещами. В этой области необходимо сохранять спокойствие, избегать полемики и основываться только на фактах.
Из этого моря я выловил два письма, которые особенно заинтересовали меня приведенными в них фактами. Первое — от мадам Рене Кульмо из Сен-Сюльпис де Фалейрен в Жиронде. Там содержались воспоминания ее мужа, долгое время находившегося в концлагере Рава-Руска. Я посчитал, что они будут мне полезны при изучении Катынской проблемы. Мадам Кульмо верила, что в преступлении виновны СС. В конце письма значилось: «Если Вам захочется задать какие-нибудь дополнительные вопросы, мы в Вашем распоряжении».
Сам стиль письма и факты, которые я там обнаружил, заставили меня воспользоваться этим приглашением. И я отправился в Сен-Сюльпис де Фалейрен, маленькую деревушку, заблудившуюся среди виноградников Борделе, в нескольких километрах от Сен-Эмильон.
Мадам Кульмо — хрупкая, подвижная и живая — сортировала бидоны в полумраке молочного магазина. Виноградники были залиты солнцем. Она проводила меня к своему мужу. Он чинил мотор и, увидев нас, широко улыбнулся. Меня представили владелице магазина, мадам Дюпейра, пожилой очаровательной даме, слегка глуховатой. Мадам Кульмо работала у нее с 1946 года. Познакомили со старшей дочерью и ее грудным сыном. Потом пили оранжад с крошечными пирожными, опущенные жалюзи защищали нас от жары и яркого солнца. Месье Кульмо, черноволосый и черноглазый, мускулистый и загорелый, восседал во главе стола. Он рассказывал мне о войне. Когда он оказался в тюрьме Мон (Бельгия), 26 мая 1940 года, ему было всего двадцать два года. Потом его перевели в Шталаг II D, Штаргард, в Померании, туда они шли пешком три тысячи километров. Рене Кульмо был, что называется, «горячая голова». Устав от карцера и голодовок, он бежал и добрался почти до Э-Ла-Шапель, где его схватили, возвратили в Шталаг, судили и приговорили к шести месяцам Рава-Руска. Он был и в концлагере Вударг, устроенном на плавучем доке в Балтийском море, откуда вплавь пытался добраться до Дании.
В общем, Рене Кульмо много повидал.
«Знаете, он сильно изменился», — сказала его жена.
И вот что он рассказал по поводу нашего исследования:
«В сентябре 1941 года в Шталаге II D нам объявили о приезде шести тысяч поляков. Их ждали, но прибыло только триста. Все в ужасном состоянии, с Запада. Поляки вначале были как во сне, они не говорили, но постепенно стали отходить. Помню одного капитана, Винзенского. Я немного понимал по-польски, а он по-французски. Он рассказал, что фрицы там, на Востоке, совершили чудовищное преступление. Почти все их друзья, в основном офицеры, были Убиты. Винзенский и другие говорили, что СС уничтожили почти всю польскую элиту».
Я спросил месье Кульмо: «Эти поляки говорили о Катыни?» «Нет, тогда это название мне ни о чем не говорило. Но в 1943 году, когда начались все эти истории про Катынь, я вспомнил своих польских друзей и то, что они мне рассказывали про преступление на Востоке. Поэтому я всегда был убежден, что за Катынь несут ответственность именно СС».
Вот, собственно, и все. Этот рассказ только косвенно затрагивает тему Катыни и не может рассматриваться в качестве прямого подтверждения. Зато здесь содержится информация о том, что в сентябре 1941 года на Востоке эсэсовцы уничтожили польских офицеров. Вспомним, что именно к этому моменту советская комиссия по расследованию относит дату расстрела в Катыни.
Среди полученных мною писем, после передачи «Трибуна истории», было несколько анонимных. Это общая проблема всех теле- и радиоведущих. Обычно эти письма сразу бросают в мусорную корзину. Но одно меня заинтересовало. Письмо очень отличалось от типичной корреспонденции этого жанра. У меня осталось ощущение достоинства, искренности и подлинности ее автора. Он объясняет, почему он не стал его подписывать, и причина является достаточно веской. Я много раз читал и перечитывал это письмо. В нем содержалось действительно нечто новое. Но увы, текст не был подписан. А вдруг это утка, искусно состряпанная просоветскими агентами? Я долго колебался, пока мне в голову не пришла спасительная идея. А почему бы, собственно, не воспользоваться могущественными возможностями радиовещания? Почему бы не обратиться к этому человеку в эфире и не попросить его встретиться лично со мной?
И я это сделал. Я попросил автора письма указать мне номер телефона, по которому мог бы позвонить в назначенный день и час. Я гарантировал сохранение его анонимности. И я привел следующие доводы: «Я просто хочу быть уверен, что вы существуете. Я хочу знать вашу фамилию, ваше прошлое и были ли вы действительно на Восточном фронте в тот период. Если я получу доказательства подлинности вашей истории, то смогу попросить своих слушателей и читателей положиться на мою честность исследователя. И они будут вольны верить или нет моим собственным словам».
Задним числом все это слегка напоминает истории про Джеймса Бонда. Но мне в тот период было не до смеха. Неделями я разбирался в документах Катыни, и меня просто преследовали видения трупов юных офицеров... Чудовищность и коварство этой идеи — обезглавить армию, уничтожив весь офицерский состав, не давала мне спать по ночам:
Прошло три дня. Каждый день приносил мне по двадцать-тридцать писем, касающихся Катыни. И однажды — листок, отпечатанный на машинке, без подписи. Мой «аноним» меня услышал. Он сообщал мне номер телефона. Мы связались и договорились о встрече. Она была назначена в «Уинстоне Черчилле», рядом с площадью Этуаль. Каждый из нас должен держать в руках последний номер моего журнала «История обо всем» — опять Джеймс Бонд! Итак, мы встретились, сели и стали разговаривать. Через несколько минут он представился. Через час я знал о нем все.
Естественно, что я перепроверил его рассказы и обнаружил, что они абсолютно правдивы. Этот человек, ярый антикоммунист, доказавший это во время войны в Испании, журналист, писал для парижских коллаборационистских кругов. Он действительно был на Восточном фронте. И ему очень дорого пришлось заплатить после войны за свою ангажированность.
Настало время все-таки представить его Историю, важность которой вы сами в состоянии оценить.
«Месье, я прослушал вашу передачу про Катынь. На протяжении многих лет эта драма является для меня источником непрерывной внутренней борьбы.
Я был тогда что называется «коллаборационист», потому что христианин, потому что антикоммунист. Я читал про Катынь только то, что публиковали в 1943 году и после войны, написанное с точки зрения вины Советского Союза. Раньше я никогда не слышал про Катерину Девилье и не читал ничего о ней.
После освобождения меня осудили за мою журналистскую деятельность, но я по-прежнему не испытывал никакой симпатии к коммунизму и был глубоко убежден, что необходимо каким-то образом противостоять коммунистической угрозе Западу. Может быть, к лучшему, что возраст, здоровье и презрение к существующей системе права не позволяли мне активно вмешиваться в политические игры.
У меня нет причины скрывать то, о чем я знаю.
В 1941 году я освещал события на Восточном фронте и находился под Смоленском, когда туда прибыл 1-й батальон люфтваффе.
Вместе со мной работал одни друг, человек кристально честный, блестящий, на редкость интеллигентный и довольно скрытный.
Однажды октябрьским или ноябрьским вечером (может, и в декабре, все это было так давно) он вернулся совершенно белый, его трясло. Через некоторое время он смог сказать: «Я побывал в таком кошмаре, который трудно даже вообразить». Дальше он рассказал, что по поручению одного лица, имени которого я открыть не могу, он связался с подразделением СС (а не полком связи № 537). Вместе с ними он отправился в лес между Смоленском и Лиозно (название Катынь он не произнес ни разу).
Там было несколько сотен польских офицеров под охраной СС. Вначале поляки копали ямы, затем эсэсовцы стреляли им в затылок и ногой сталкивали тело, если человек не падал сам.
Конечно, это слабое свидетельство, к тому же не из первых рук, но есть еще сопутствующие интересные дополнения.
Мы не переставали видеться с моим другом, и когда в 1943-м, громом среди ясного неба прозвучало известие о Катынской трагедии, мы вспомнили этот эпизод.
Связано ли то, что он видел, с Катынью, или это было что-то другое?
В общем, понятно, почему немцы ждали, прежде чем сообщить всему миру в 1943 году о преступлении Советов. Необходимо было, чтобы прошло какое-то время и судебно-медицинская экспертиза не могла бы с точностью указать дату захоронения,— апрель 1940-го или ноябрь—декабрь 1941 года.
Нельзя сказать с уверенностью — НКВД или СС «ликвидировали» несчастных поляков. И те и другие в указанное время имели такую возможность. Участие СССР в подобных вещах нам всем хорошо известно (например, история с поволжскими немцами).
И все же, все же... Место преступления, о котором рассказывал мне мой друг, близость дат заставили меня усомниться в общепринятой версии и написать вам.
Мне кажется, мы живем в такое время, когда необходимо пытаться выяснить правду, даже если она может чему-то повредить.
Многие мои друзья со мной не согласны. Ими движет фанатизм или заблуждения, но они считают, что «преданность».
Что ж, пусть так. Но это все-таки мои друзья, и только поэтому я не могу подписать это письмо. Тем хуже, если вы не обратите на него внимания, хотя я вас пойму. Я сам в своей жизни получил столько анонимных писем... я их обычно выкидывал, а иногда и сжигал, потому что в чьих-то руках они могли стать оружием.
Даже если все так и случится, вы будете располагать информацией, пусть даже и непроверенной, но все же лучше, когда она есть...»
Страниц: 
