|
oberon
|
Ну РАН так РАН
УДК, 56.017.551.891
II. В. Пучков
НЕКОМПЕНСИРОВАННЫЕ ВЮРМСКИЕ ВЫМИРАНИЯ СООБЩЕНИЕ 5. КРИЗИС В ПАЛЕАРКТИКЕ
Раннее присутствие людей в регионе обусловило, как и в Палеотропике, раннее начало вызванных ими некомпенсированных вымираний при небольшом их размахе (сравнительно с Америкой и Австралией). Правда, до вюрма они терялись на фоне естественного оскуднения биоты, определявшегося на севере похолоданием, а во многих южных районах — иссушением (Kurten, 1968; Алексеева, 1977; Синицын, 1980; и др.) *. Роль человека тогда ограничилась вытеснением им саблезубое (Homotherium и Megantereon) (Krantz, 1970; Martin, 1984) и угасанием некоторых толстокожих (эласмотерий, часть хоботных юга Палеарктики), вытесненных другими гигантами, более стойкими к антропическому прессу (Пучков, 1989 б). В то же время доказанные (Ефименко, 1953; Семёнов, 1966, 1989; Freeman, 1973; Kurten, 1976; Кларк, 1977; Иванова, 1977; Борисковский, 1979; Mania, 1963; и др.) охоты археоантропов и палеоантропов на сменявших друг друга слонов мамонтовой линии (Mammuthus meridio-nalis, M. trogonlherii, M. primigenius), лесных слонов {Elephas antiquum), гиппопотамов (Hippopotamus amphibius), лесных (Dicerorhinus kirchberghensis), степных (О. hemitoechus) и шерстистых (Coelodonta antiquitatis) носорогов не вызывали исчезновения этих животных (кроме как в некоторых маргинальных популяциях), ибо сами люди угнетались хищниками (Пучков, 19-89 а, 1993) и другими факторами (Семёнов, 1966; Борисковский, 1979; и др.). Вымирание этих исполинов в позднем вюрме было предрешено с появлением неоантропов (Homo s. sapiens), освободившихся от пресса хищников, более многочисленных и изобретательных охотников, чем прежние люди (Пучков, 1989 а, 1989 б, 1993). По ряду причин (там же) они преследовали гигантов ревностнее, чем в Палеотропике. Отныне природные факторы значили в вымираниях мегафауны меньше, чем человек, лишь ускоряя или замедляя развитие кризиса.
Вюрмские и раннеголоценовые вымирания. Они растянуты в промежутке 40—4 тыс. л. н., но на большей части территории их основная фаза приурочена к анагляциалу— 15—10 тыс. л. н.
Толстокожие. Похолодания около 38—35 и 24—14 тыс. л. н. сами по себе не могли погубить толстокожих юга Европы [Пучков, 1989 б]. Они слабо затронули Иберийский полуостров и некоторые другие территории, где сохранялась теплолюбивая биота [Crusafont-Pairo, I960; Kurten, 1968; Freeman, 1973; Musil, 1985; и др.]. Но они резко сократили ареалы лесного слона, гиппопотама, лесного и степного носорогов [там же], чем облегчили их истребление людьми [Пучков, 1989 б]. Иссушение северо-западной Африки, начавшееся около 40 тыс. л. н. [Klein, 1984], оказало, по-видимому, сходное действие на местных слонов (Loxodonta atlantlca, Elephas iolensis) и носорогов (D. kirchberghensis), «пощадив* не менее нуждавшихся в водопоях, но более плодовитых оленей, медведей и кабанов. Если бы спор за воду и пищу происходил без вмешательства человека, слоны отмирали бы после прочих мезофильных фитофагов [Owen-Smith, 1987, 1989; Пучков, 1992 а; и др.]. А в южной Европе, и в Магрибе слоны исчезают раньше носорогов [Freeman, 1973; и др.], несмотря на,свою большую эвриби-онтность. Это — следствие стадности первых, облегчавшей охоту.
Толстокожие Палестины и Сирии никак не могли вымереть по природным причинам. В силу расчлененности рельефа и влияния моря здесь при всех кол##аниях климата сохранялись разнообразные растительные формации и смешанная лесо-степе-пустынная фауна (Палеолит..., 1978; Tchernov, 1984). Это не помешало лесному и степному носорогам вымереть здесь в конце вюрма, а мамонту —даже около 33 тыс. л. н.— его тут уже не было в самую холодную и выгодную для него фазу (Tchernov, 1984). То же наблюдается в Крыму и на Кавказе, где мамонт и шерстистый носорог присутствуют в раннем вюрме, но отсутствуют в позднем (Верещагин, Барышников,. 1985; и др.), несмотря на усиление континентальности климата. В Китае, как и повсюду, средневюрмское (Зв—35 тыс. л. н.) похолодание было слабей поздневюрмского-(24—14 тыс. л. н.). Это доказывают, в частности, ископаемые почвы (Цзуй, Сьег 1982). Тем не менее в первое из этих похолоданий мамонты продвинулись южнее (там же). А вымерли они здесь после периода интенсивного промысла около 23— 20 тыс. л. н., то есть в самый разгар поздневюрмского пленигляци'ала без малейшего намека на потепление (Лю, Ли, 1982; Liu, Li, 1984). Наскальное изображение нама-дийского слона (Elephas namadicus), известное из западной Монголии (Krause, 1978), доказывает, что этот зверь, продвигавшийся в межледниковья до юга Сибири, и в вюрме заходил далеко на север. Даже если вся область, куда проник мамонт (до-Сычуани в среднем вюрме), стала для него климатически непригодной, в его распоряжении остались огромные территории южного Китая и большей части Японии. Наконец холод и вовсе не грозил популяциям этого вида, населявшим (Алексеев, 1978; Гарутт, 1986) Индо-Малайскую область. В Японии сей слон угас примерно в одно время с китайскими мамонтами (около 20 тыс. л. н.) и тоже после периода интенсивной охоты на него (Kamei, 1981; Камей и др., 1982).
Описанная депрессия толстокожих юга Палеарктики поначалу контрастировала с процветанием 'мамонта и шерстистого носорога в большей части Европы и Сибири, которое объясняют похолоданиями и экспансией перигляциальных ландшафтов [Величко, 1973; Томирдиаро, 1977; Musil, 1985; и мй. Др.]. Неясно, однако, везде ли здесь в стадиалы среда улучшалась для мамонтов: сибирские и берингийские мамонты становились крупнее как раз в интерстадиальные потепления [Гарутт, 1965; Guthrie, 1990; и др.]. Однако в средневюрмский стадиал и в начале поздневюрмского происходил отток к югу части северного населения [Палеолит..., 1978; и др.]. что ускоряло упадок толстокожих южных районов [Гладилин, 1974; Станко, 1989]. Зато этот отток мог временно облегчать положение северных гигантов.
Обилие остатков мамонтов в материалах палеолитических стоянок на Дону при переходе от слоев конца мегаинтерстадиала к таковым пленигляциала возрастает в 9 раз, что считают доказательством большей пригодности для мамонтов тундростепи по- сравнению с лесостепью [Верещагин, Барышников, 1977]. Но это может свидетельствовать и о том, что мамонтов стали чаще и искуснее добывать. Только перепромысел мог удерживать популяции мамонтов и носорогов при плотности, ненасыщавшей среду, препятствуя тем самым реколонизации видами южных районов, где они обитали в раннем вюрме. Перепромысел же объясняет, почему несколько позже, но также до конца пленигляциала, депрессия затронула и популяции этих видов на части более северных территорий. Так, в Беларуси пока не найдено остатков мамонта и носорога моложе 19 тыс. л. н. [Калиновский, 1991], а в Северном Причерноморье [Станко, 1989] и в> бассейне верхнего Енисея [Ермолова, 1977] — моложе 20 тыс. л. н. Сокращение количества мамонтов, опережавшее потепления анагляциала, отмечено также для бассейна Печоры [Бадер, 1974], Запада Украины [Татаринов, 1969; Богуцкий и др., 1974], ряда местностей Западной Европы [Ефименко, 1953; Kurten, 1968; и др.]. Все же мамонты и шерстистые носороги Европы и Сибирл в максимальное похолодание (24—14 тыс. л. н.) упорно противостояли давлению человека. Этому способствовали климатическая стабильность, отсутствие серьезных конкурентов (возрастание к концу вюрма количества северных оленей было не причиной, а следствием упадка мамонтов) и давняя приспособленность указанных толстокожих к хищничеству людей. Свобода маневра в бескрайних тундростепях и криофитных саваннах помогала гигантам избегать преследователей. Развязку ускорили волны потеплений в анагляциа-ле и начале голоцена. Они принесли неустойчивость погоды и облесение огромных пространств, усугубленное зимами с настом и глубокоснежьем (Верещагин, 1971; и мн. др.). Подобные изменения в прежние потепления мало значили для многочисленных мамонтовых стад, торивших дороги сквозь снег и заросли, превращавших сплошные леса в парковые или даже в лесолугостепи (Пучков, 1992 а и др.) и быстро восстанавливавших потери в случае природной массовой гибели. Но теперь легкий прежде «экзамен» оказался тяжелым: средообразующая деятельность требовала насыщающей среду плотности популяций, поддерживать и восстанавливать которую мешали охота и сопряженная с нею «косвенная гибель» (Алексеева Э., 1980; Пучков, 11992 б). Потепления на севере Евразии были слишком незначительны, чтобы ослабить мясоядность людей: растительные и мелкие животные пищевые объекты остались скудны и почти недоступны в долгие зимы. Люди поддерживали свою численность, добывая оленей и другую добычу, включая уцелевших еще исполинов. Последних легко отыскивали по следам их деятельности, а облеснение и заболачивание местности благоприятствовало устройству ловушек и засад. Стада и популяции, погибавшие от охотников, локальных катастроф, эпизоотии и вырождения, уже не восстанавливались (там же). Даже возврат в Европу перигляциальных ландшафтов в дриасовые похолодания 12,6—'12 и PI—'10 тыс. л. н. не приносил вЗлегчения гигантам: их остатки возрастом моложе 12,5 тыс. л. и. единичны и в.'Вападной (Coop, Lister, 1987), и в Восточной Европе (Алексеева, Тихомиров, 1989). На севере Сибири остаточные популяции мамонтов продержались до раннего (Юрибейский мамонт, 1982), а на о. Врангеля — до среднего голоцена (доклад С, Л. Вартаняна, Ленинград, 15. V. 1991). Отдельные, крайне малочисленные и не влиявшие на среду, популяции мамонтов и шерстистых носорогов могли существовать и позже (Пидопличко, 195'1; Корш'ець, 1962), что, впрочем, мало вероятно (Верещагин, 1979). Во всяком случае версия о принадлежности к мамонтам ближневосточных слонов (Brentjes, 1969), перебитых к IX в. до н. э., не подтвердилась. Это — индийские слоны (Elephas maximus) (Hooijer, 1975 а), возможно, заселившие регион в голоцене (Olivier, 1978). Они могут быть и потомками местной популяции, жившей здесь (Палеолит..., 1978) в начале вюрма, а затем ввергнутой в глубокую депрессию (остатков вида нет в поздневюрмских и ран-неголоценовых нахождениях—там же; Tchernov, 1984) и вновь размножившейся в период ослабления охоты на мегафауну между палеолитом и эпохой древних деспотий (Пучков, 1989 б).
Прочая растительноядная мегафауна. Раннеголоценовую депрессию сибирских и аляскинских бизонов (Bos priscus s. 1.), овцебыков (Ovi-bos moschatus) и лошадей (Equiis caballus s. 1.) обоснованно связывают с экспансией медленно растущей, мало питательной и даже, отчасти, токсичной тундровой и таежной растительности [Верещагин, 1988; Gurthie, 1990; и др.]. Такая экспансия была ограничена в прежние потепления из-за огромных стад мамонтов, формировавших [Пучков, 1989 а; 1992 а] криофитные саванны, где преобладала [Верховская, 1988; и др.] луговая растительность, питательная и быстро растущая. Она доминировала потому, що мамонты расчленяли массивы тайги и кустарников, бизоны, лошади, овцебыки и олени разбивали моховый покров, все вместе, но, в первую очередь — мамонты, удобряли почву огромным количеством лавоза. Из-за выпаса мамонтов было много молодых, химически слабо защищенных, отраставших в силу компенсаторного роста побегов древеоно-кустарниковой и травянистой растительности. Они служили прочим крупным фитофагам основой питания. Бизоны, лошади и овцебыки больше нуждались в улучшении пастбищ мамонтами, чем менее крупные и прожорливые северные олени. Ма- монты облегчали копытным зимовку, широкомасштабно утаптывая снег и взламывая наст. Вот почему рассматриваемые формы процветали при обилии мамонтов и на севере [Вангеигейм, 1977] и на юге [Вер-ховская, 1988] Сибири в рисс-вюрме, но испытали депрессию на рубеже голоцена. Без мамонтов они не смогли долго поддерживать оптимальные для себя формации даже в центральной Якутии с ее малоснежной зимой без оттепелей и весьма богатыми травой лиственничниками.
|
Страниц: 1 
