Цитата:Ну пусть она будет, разница то не велика, ибо операцию, тем более фронтового масштаба может разработать только коллектив специалистов очень высокого уровня подготовки.
Суть в том, что именно ставка ВГК принимала военно-стратегические решения которые определяли ход войны. Фронтовой масштаб был даже не в их уровне компетенции - они жонглировали целыми направлениями на всем протяжении фронта. Знаменитые "10 сталинских ударов" разрабатывались именно там. Понятное дело, что Сталин всем этим один не занимался, ему в основном представляли доклады и он уже выбирал перспективные стратегии. Мог и завернуть.
Цитата:- "Мы уже ознакомились с вашим планом, - сказал Сталин, обращаясь ко мне, - и большинство присутствующих здесь его не одобряет. Они утверждают, что ваше намерение наносить два главных удара на правом фланге идет вразрез с прописными положениями военной науки. Вы настаиваете на своем варианте?". Я подтвердил обоснованность нашего варианта. Тогда Сталин обратился к присутствовавшим и предложил им высказать свою точку зрения. Тут мне, скажем прямо, досталось: представитель Генштаба и члены Ставки чуть ли не в один голос обвинили меня в неграмотности, в незрелости оперативного мышления и вообще в неспособности разработать план, заслуживающий рассмотрения. "Где это видано, - говорил один из выступавших, - чтобы на одном оперативном направлении наносились два главных удара, чтобы войска били растопыренными пальцами, распылялись силы и заведомо ставился под угрозу срыва успех самой операции?". Выслушав всех критиков нашего предложения, Сталин вновь обратился ко мне с вопросом: продолжаю ли я настаивать на своем? Я ответил, что продолжаю настаивать, потому что наш план разработан всесторонне, с учетом всех существующих обстоятельств и ожидаемых последствий, что весь руководящий состав фронта исползал буквально на животе передний край, так что знаком с обстановкой не по чьим-то докладам. В плане заключено всесторонне продуманное и наиболее целесообразное использование сил для наступления в сложных и очень своеобразных условиях заболоченной местности. И еще я посчитал себя обязанным доложить Верховному, что в предложенном нами решении заключено коллективное мнение не только командования фронта, но и командующих армиями, командиров многих соединений. Решение принято на основании данных тщательной разведки расположения сил и средств противника, анализа их возможностей. Мое заявление вызвало новую волну критических замечаний. Меня даже кое-кто попытался призвать к благоразумию, ссылались на военные авторитеты. Приводились примеры из военной истории... Сталин внимательно слушал выступления, курил, временами вроде бы сочувственно кивал головой. Когда я, выслушав все эти упреки, заявил, что, относясь с полным уважением к военным авторитетам, продолжаю стоять на своем, Сталин проявил явные признаки раздражения. "Однако вы упрямый человек! - произнес он с осуждением. - Идите в соседнюю комнату, подумайте!". Вышел я, сел в тишине изолированной комнаты и думаю. Впрочем, о чем, собственно, я должен еще был думать? Ведь по-другому-то у нас все равно ничего не получалось! Однако для прочности позиции еще раз перебрал в памяти все, что мы здесь оценивали, взвешивали, вырабатывая окончательный вариант, и снова пришел к решению - стоять на своем до конца!
Минут через двадцать меня вызвали в кабинет Верховного. Сталин, как только я вошел, дал знак собравшимся прекратить разговор и спросил: "Ну как, переменили вы свое решение?". "Нет, - говорю, - товарищ Сталин. Наше решение твердое и неизменное и я прошу утвердить его в представленном виде. Если вы его считаете ошибочным, а, следовательно, меня неспособным правильно оцепить обстановку, принять грамотное решение - прошу освободить меня от командования фронтом, поскольку ни у меня лично, ни у Военного совета фронта иного решения нет". По той напряженной тишине, которая наступила в кабинете, по тому, что кто-то сочувственно вздохнул, словно уже проводив меня с должности, я понял, что сейчас решится все и, очевидно, далеко не лучшим для меня образом. И еще подумал, что кто-то другой или придет к нашему решению, или провалит операцию. Так что отступать от того, в чем был убежден, не намеревался ни на шаг. "Вот что, товарищ Рокоссовский, - сказал в этот момент Сталин, на этот раз, как всегда, спокойно, без раздражения. - Пойдите подумайте еще раз. Хорошенько подумайте!". Вышел я снова в соседнюю комнату, которую успел уже рассмотреть во всех подробностях, и, как ни странно, почувствовал вдруг такую уверенность в своей правоте, что, не ожидая приглашения, сам вернулся в кабинет Верховного. Теперь, как мне показалось, Сталин посмотрел на меня с каким-то пристальным любопытством. Я оценил это по-своему и решил, что придется мне в лучшем случае снова командовать армией. "Ну, так что же вы решили?" - спросил Сталин. Я сказал, что настаиваю на принятии нашего решения, другого не вижу и, пока отвечаю за успех действий фронта, буду стоять на своем! Пожалуй, я только в этот момент почувствовал, что в кабинете жарковато. Сталин рассматривал меня с нескрываемым любопытством. Потом поводил в воздухе черенком трубки, точно подчеркивая свои слова, и произнес: "Вот это мне нравится! Чувствуется, что в человеке есть твердая внутренняя убежденность в своей правоте, ясное понимание и обстановки, и возможностей фронта, вера в успех... Не то, что некоторые наши военачальники. Скажешь ему: "Может, лучше так?" - и он соглашается. Скажешь ему: "А, может быть, лучше этак?" - он опять немедленно соглашается. И не поймешь такого человека, есть ли у него что-то свое, какое-то убеждение, собственное мнение? От таких начальников не жди хорошего. Командующий должен быть убежден в правильности своего единственного решения, должен уметь и отстоять его. Поведение Рокоссовского - хороший тому пример! - Потом, обращаясь ко мне, Сталин произнес, как отрубил: - Ваш план утверждаю и желаю успеха!"