Roxsalan
|
иван васильевич писал(а) 29.09.2015 :: 11:44:57:Не было Ростова было "что-то" на Сарском городище ... Другой воппрос если выбирать между Донцом и Сарой - Донец предпочтительнее, для жителя степей. Площадь Сарского городища 3 га. Площадь Верхнесалтовского - 120 га. Население с посадом в пределах 20 тыс. Разница как видите имеется. И уж если что то и тянет на звание каганата то однозначно СМК, где Верхнесалтовское городище не единственной крупное в культуре, а не Сарское городище (3 га), Ладога (8 га) , Рюриково городище (6 га). Да и , что постоянно игнорируют как норманисты так и антинорманисты. Толочко правильно заметил "В самом деле, довольно затруднительно представлять себе предводителя скандинавской дружины, владеющего несколькими болотами и лесами на задворках обитаемого мира, но при этом величающего себя степным императором. С таким же успехом он мог назвать себя и римским императором. Этот комичный персонаж едва ли вызывал бы тот почет среди собственных подданных и соседних народов, к которому его понуждают историки и археологи. Разумеется, «соперничать» с могущественной Хазарией из такого безопасного далека комфортнее, да беда, что противник может не заметить вызова.... отрывая «каганат» от степной зоны, где этот титул только и имел бы значение, «ладожская локализация» оставляет без ответа вопрос о, так сказать, культурном механизме заимствования как самого титула, так и связанной с ним идеологии. В самом деле, титул правителя — существеннейший элемент языка власти. Принимая на себя титул и желая быть принятым с этим титулом в сообществе соседних владетелей, правитель сообщает им нечто весьма существенное о природе своего владения, ранге среди других монархов, желаемых способах обращения, о месте своего государства в кругу подобных. Но, разумеется, язык, на котором передаются эти важные сообщения, должен быть общим, понятным. Поэтому, как правило, заимствуют или имитируют титулы из близкой культурной зоны. Не менее важен и язык подданных: именно для них в первую очередь адресовано заложенное в титуле послание о сущности и пределах власти государя. Заимствование титула из чрезвычайно далекой и чуждой культурной среды во многом лишает его смысла. Например, когда королева Виктория стала преемницей империи Великих Моголов, она приняла титул «императрицы Индии», но нетрадиционную титулатуру Моголов'. Подобным же образом, Иван IV, став обладателем наследия Монгольской империи, принял не традиционный титул ее правителей, а его эквивалент (царь), «конвертируемый» в языках власти христианских народов. Внятного объяснения, как скандинавскому князьку в Бирке ли, Ладоге ли, Рюриковом ли городище могла прийти в голову нелепая идея именовать себя степным императором, не предложено. В литературе, как правило, его подменяют рассуждениями в том смысле, что между Хазарией и скандинавскими центрами Балтики существовали экономические связи. Дирхем достигал Бирки, могли доходить и известия о титуле хазарского кагана'. Логическая необязательность подобного объяснения очевидна. Бирки достигали и иные импорты, а именно арабская монета понуждала бы скорее задуматься о титуле халифа, а не кагана. Титулатура представляет собой «товар» особого рода и распространяется не вдоль караванных путей. Наш случай был бы единственным в своем роде, когда императорский титул оказался завезен в сундуках странствующих купцов, а местный князек, разбирая заморские гостинцы, примерил бы его на себя вместе с цветистым кафтаном из шелка…. Титул каган/хакан представляет еще и дополнительные трудности для заимствования. В отличие от многих других, это титул исключительный, sui generis. Многие востоковеды утверждают, что с ним связано не просто представление об имперской сущности власти, но и особая, присущая тюркским народам, идея харизматической природы власти кагана . Полагают, что титул каган передавался только внутри рода Хашина, некогда правителей Тюркского каганата VI—VIII веков, получивших «небесный мандат» на власть среди кочевников . Именно благодаря родству (действительному или фиктивному) с этим родом, как думают, право на титул каган получили и правители Хазарии. Поэтому для востоковедов идея «узурпации» титул представляется невероятной и они изобретают иные сценарии, призванные объяснить его у русов. Так, Омелян Прицак предположил, что к русам бежал разгромленный хазарский каган, а, например, Питер Голден полагает, что «руский каганат» был образован по воле Хазарии для отражения мадьярской угрозы. Идея передачи титула только по кровному родству с кланом Хашина подвергалась критике. Даже если она и не верна, все же нет сомнений, что неотделимый от имперской идеологии степных народов титул каган выражал претензии на универсальное владычество в степи. Попробуем объяснить это на примере. Аналогом кагана у народов христианского средневековья был титул «римского императора», связанный с идеологией единой универсальной Империи и ее преемства (translatio). Невозможно было стать императором, не разделяя соединенной с титулом политической традиции или, более того, не имея о ней представления. Иными словами, невозможно было стать императором не-римским, каким-нибудь «ладожским». Правители (будь то Карл Великий или болгарский царь Симеон), оспаривавшие у византийского василевса его исключительное право на император-ский титул, оспаривали вместе с тем и его право на обладание римским наследием. Каган — элемент степного языка власти. Во всяком случае, все достоверные и немногочисленные случаи именования правителя каганом относятся к народам (тюрки, авары, хазары, монголы), сформировавшим свои социальные и политические организации внутри степных структур . Для того, чтобы «узурпировать» титул кагана, необходимо не просто соприкасаться со степью или что-то знать о ней, нужно быть частью степного мира, разделять политическую культуру кочевников, обладать социальными структурами, характерными для степных народов." Кстати, процитирую и другие его весьма интересные и справедливые замечания, на которые также не обращают внимание норманисты " Отождествление варяжского государства со скандинавскими материальными древностями только создает видимость прочного основания гипотезы. На самом деле археология не знает недвусмысленных и бесспорных признаков государственности в материальной культуре. И, разумеется, всё, на чем акцентируют внимание в археологической литературе — наличие нескольких поселений, присутствие в них этнических скандинавов, монетные и вещевые клады, другие следы торговых занятий — не может всерьез обсуждаться в этом качестве. Вероятно, для бесписьменных обществ, не попавших в поле зрения соседних традиций, это и вообще — задача, не имеющая решения. Строго говоря, неизвестно, как наличие рудиментарной политической организации должно отражаться в материальной культуре. Но если и можно связывать некие физические останки с действиями государства и проявлениями государственной власти, то таковыми могут выступать либо крупные строительные проекты, требующие коллективных усилий огромных масс населения, приводимых в действие единой волей (например, протяженные оборонительные линии или сети крепостей), либо сооружения, призванные демонстрировать престиж власти и внушать к ней почтение (например, укрепленная резиденция-крепость правителя или выдающихся размеров «дворец»). Часто такие сооружения заведомо неутилитарны, то есть их задача состоит в демонстрации и утверждении особого статуса правителя (например, монументальных размеров гробница или курган, исключительное богатство сопровождающего инвентаря). Ни сравнительная зажиточность поселений, ни присутствие в их слоях или в могильниках «заморских» вещей не могут указывать на тип политической организации населения или даже на само ее наличие. Все это могло попадать в результате торговых обменов или участия в грабительских походах, отнюдь не обязательно предпринимаемых государственной властью. Словом, для обнаружения государства нужно искать что-нибудь очень «высокое», или исключительно «большое», или крайне «роскошное». Увы, многолетние археологические разыскания не смогли обнаружить ни одного из перечисленных признаков в Приладожье, на Волхове или Верхней Волге. Здесь не найдены связанные со скандинавским присутствием следы «общественных работ», здесь не существует даже укрепленных поселений (то, что в литературе стало обычным называть «городскими центрами», на самом деле — открытые поселения , чей городской характер является предметом дискуссии), нет здесь и «царских курганов». Известные городища этого времени, а также вытянутые вдоль Ловати и Волхова т. н. сопки могут указывать на наличие у местного населения какой-то организации, способной мобилизовать людские ресурсы в оборонительных или культовых целях. Но во главе ее стояли не скандинавы, а локальные «элиты», никак с дальней торговлей не связанные. Словом, если «руский каганат» и существовал на этой территории в течение почти всего IX века, он не оставил после себя никаких следов. Вообще, впечатление, будто в IX веке этот регион являлся зоной бурной урбанизации и интенсивного демографического роста, это не более чем оптическая иллюзия, неизбежно возникающая, если долго и пристально всматриваться в какой-либо мелкий предмет на близком расстоянии. Северные окраины Восточной Европы в IX веке представляют собой по-прежнему малолюдные территории, с очень редкими, далеко друг от друга отстоящими и пока не очень значительными центрами торговли среди, в целом, весьма бедного населения. Эти центры, к тому же, выглядят «иностранцами»: они не связаны с окружающей территорией и ориентированы на дальнюю торговлю. Гипотеза о локализации «руского каганата» на севере, в Бирке, Ладоге или Поволховье, которой в предыдущем разделе уделено большое внимание, наименее убедительна из всех до сих пор предложенных.» Единственный историк которой это понимает это В.Я. Петрухин и именно он остается наиболее последовательными борцом с существованием Русского каганта, поскольку признание существования Русского каганата автоматически требует пересмотра всей русской истории.
|