Исторический форум (форум по истории)

Добро пожаловать, Гость. Пожалуйста, выберите Вход или Регистрация

 
Исторический форум
  Главная Правила форума СправкаПоискУчастникиВходРегистрацияОбщее сообщение Администратору форума »» переход на Историчка.Ru  
 
Переключение на Главную Страницу Страниц: 1
Печать
Эгоизм скрывается в мелочах (Прочитано 7405 раз)
Armat
Продвигающийся
**
Вне Форума



Сообщений: 64
германия
Пол: male

свободный студент
Эгоизм скрывается в мелочах
19.06.2020 :: 16:39:48
 
Как всегда, под жёлтым светом настольной лампы перелистываю архивные источники из истории русской литературы и не только. И несмотря на то, что доступность таких источников трагично запоздало на лет так 40, я всё равно испытываю трепет пытливого подростка от прикосновения к тайнам Былого. На этот раз я наткнулся на мемуарную зарисовку Щеглова о его единственной и случайной встрече с Толстым. В своей записной книжке Щеглов записал свои воспоминания под неожиданным названием : О том как пирог с капустой "убил" Льва Толстого. Вот несколько эпизодов из этой записи. Несмотря на утренний час, маленький деревянный флигелек переполнен народом: сегодня день ангела хозяина квартиры, известного московского профессора Николая Ильича Стороженко. В небольшой гостиной, обращенной на этот раз в столовую, сбились дамы и учащаяся молодежь; а в длинной узенькой столовой, за столом, уставленным закусками и питиями, всё более или менее известные «имена», прикосновенные к московской профессуре, к Малому Театру и к русской литературе.Момент некоторым образом торжественный. На всех лицах следы затаенной тревоги, даже некоторого волнения: все ждут его, поглядывая по направлению передней, сообщающейся непосредственно с кухней.Вы, может быть, не догадываетесь кого?... Именинного пирога с капустой!!Без него для москвича – именины не именины!.. Какие интересные бытовые детали из московской жизни русской интелигенции. Отмечается День рождения ранним утром с обязательным именинным пирогом с капустой. И вдруг… нечто совершенно невероятное.На пороге столовой, вместо кухарки с блюдом горячего пирога, появляется высокая, чуть согбенная фигура старика, в рабочей блузе, подпоясанной ремешком, с характерной головой, слишком известной по фотографиям и иллюстрациям, чтобы можно было ошибиться. Словом – Лев Толстой собственной персоной! Я лично до того был ошеломлен, что сначала подумал, что это мне почудилось… Но нет – нисколько не почудилось… За столом произошло движение, большинство поднялось со своих мест; вон из гостиной выбегает радостно взволнованный именинник и со словами: «Дорогой Лев Николаевич… какими судьбами?» бросается навстречу Высокому Гостю.Последовало представление хозяином находящихся в столовой… Л. Н. обнаружил при этом отменную, вполне светскую любезность, хотя казался заметно смущенным: очевидно было, что он заглянул к Н. И. Стороженко случайно, с прогулки, и никак не ожидал встретить такое большое общество.Дошла очередь до меня.Стою ни жив ни мертв от душевного смятения. – Вот позвольте представить: Щеглов, Иван Леонтьевич…– Ах, очень приятно! Ласковая пленительная улыбка, короткое рукопожатие – и Л. Н. идет дальше.
Меня очень удивило, что Щёголев представляет нам Толстого, пусть слегка сгобленным, но высоким стариком. Но вернёмся к воспоминаниям. Но вернёмся к тексту темы.

Какое на вас впечатление произвел Лев Николаевич? – слышу около себя тягучий голос моего соседа по именинному столу, театрального чиновника.– Какое впечатление?! Не в таком настроении был я тогда, чтоб отвечать, да еще чопорному театральному чиновнику. Сейчас, т. е. через пятнадцать лет, пожалуй, отвечу вам с определенностью: – Двойственное!Первое впечатление почти озадачивающее – до того непохож живой Лев Толстой, вблизи, на его обычные снимки, изображающие его не то вроде сказочного богатыря, не то в виде библейского пророка… Стоило в воображении подменить классическую толстовскую блузу поношенной поповской ряской – и пред вами оживал добрый сельский батюшка, один из тех благодушнейших старичков-пастырей, что под старость едино памятуют «о мире всего мiра». Но когда по окончании церемонии Л. Н. вернулся на место (а выбрал Л. Н. очень скромное место, в конце стола, у самого входа в столовую, рядом с известным московским профессором N, занимавшим, благодаря своей массивной фигуре председательское место) – двойственность как-то сразу исчезла, т. е. «Толстой-батюшка» и «Толстой-маркиз» так между собой смешались, что трудно было уловить, где начинался один и кончался другой... В Москве злобой дня тогда было убийство железнодорожного туза Василевского чиновником Захарьянцем. Захарьянец очутился без дела и добрейший Василевский обещал выхлопотать ему место («обязан» был выхлопотать место, – как выразился убийца), и, так как места долго не выходило, раздраженный Захарьянц явился в кабинет директора и совершил убийство… Как раз перед приходом Толстого за столом говорили об этом самом несуразном кровопролитии, а затем прерванный разговор снова завязался на ту же тему. Все, разумеется, были возмущены насилием Захарьянца… И Лев Толстой больше всех!«Возмутительно… возмутительно!!» – послышался с конца стола голос Льва Николаевича. За столом слегка стихли. Для меня, – заметил он тихим, но глубоко захватывающим слушателей голосом, – для меня такой поступок прямо непонятен… Один, изволите видеть, непременно обязан делать то и то, а другой почему-то ни к чему не обязан и может даже по своей воле лишить другого человека жизни… Но ведь это же крайний предел эгоизма, до которого только может дойти человек, – эгоизм, уже прямо граничащий с сумасшествием!...И, немного помолчав, Л. Н. с чуть заметной усмешкой продолжал:– Меня тоже в прошлом году всё преследовал один такой человек, которому я будто бы был «обязан» написать предисловие к его книге. А обязан был вот почему… У него, видите ли, большая семья, и чтобы прокормить семью, он сочинил плохую книгу; а так как, по его рассуждению, она без моего предисловия едва ли бы пошла в ход, то чтобы помочь семье, я «обязан» был написать предисловие к плохой книге… И Толстой благодушно добавил:– Заботясь о личных интересах, он как-то совсем упустил из виду, что у каждого писателя есть свои собственные… например, хотя бы в смысле некоторой свободы в выборе темы для писания! Последние слова, хотя и были сказаны мягко, но проникнуты очень тонкой иронией. И вдруг – о, ужас! – пирог с капустой… Толстая кухарка, при помощи подростка с ежовой головой, внесла огромное блюдо с горячим пирогом и, покосившись подозрительно на костюм Л. Н., бесцеремонно протиснулась к его соседу монументальному профессору, очевидно любителю покушать и испытанному знатоку по этой части. –Уж извините… пирог-то,кажется,малостьпригорел!..–пробормотала она конфузливо.При виде пирога с капустой физиономия монументального профессора подернулась умилением и, сгребая к себе на тарелку солидную порцию, он весело проговорил:– А вот мы его сейчас накажем за то, что он пригорел!... Теперь Л. Н. совершенно был заслонен от публики широкой спиной соседа-профессора, потянувшегося к пузатому графинчику с водкой… Л. Н. деликатно отодвинулся назад, а затем незаметно пересел на стул,в угол, около буфета.На время о существовании Льва Толстого было позабыто. Пузатый графинчик быстро стал переходить из рук в руки, и звякание ножей и вилок исключало всякую возможность продолжения беседы.Я искоса осторожно взглянул на Толстого. Он сидел в углу, заметно нахмуренный и видимо чувствовал себя неловко на шумном пиршестве.Меня тронули за плечо: подошла моя очередь принять на свою тарелку порцию именинного пирога. Театральный чиновник, подливая себе водки,любезно позаботился наполнить и мою рюмку. Я снова оглянулся в уголок около буфета… и ахнул: Толстого в столовой уже не было!Он исчез быстро и неуловимо, точно библейский пророк с пиршества Валтасара на кинематографическом экране. За именинным столом произошло некоторое замешательство; из гостиной выбежал встревоженный именинник:– А где же Лев Николаевич? Неужели ушел… неужели обиделся?? И кинулся в переднюю. Но Льва Николаевича и след простыл. Записывать ли дальше?... Само собой разумеется,именинное пиршество,не смущаемое укоризненным оком великого старца,продолжалось с воодушевлением… Нет, лучше поставлю точку, и скромно отмечу дату:
Все это случилось 6 декабря 1896 года в г. Москве, на Арбате, на именинах профессора Николая Ильича Стороженко,на которых присутствовало интеллигентнейшее московское общество!..

Наверное Щёголев этим заключительным восклицанием хотел выразить своё возмущенние эгоизмом просвещённой московской интеллигенции. Но любой честный психолог может возразить обратное. В этом эпизоде как раз можно говорить о демократизме московской интеллигенции, которая выражется застольным равенством за которым не нашёл своё место Лев Толстой. А может ли старец быть демократом? Конечно нет, он же пророк! А пророки судя по историческим фактам не могут быть демократами.


Наверх
 
Переключение на Главную Страницу Страниц: 1
Печать