Вот нашел стенограмму, и никак не могу понять фальшивая она или настоящая, с одной стороны зашкаливающий маразм, с другой правдоподобная стилистика, как бы проверить?!

Хрущев: - Пусть меня извинят все любители джаза, но если у вас есть свое мнение, то и меня не лишайте моих чувств, моих мнений, моих вкусов. Не люблю этой музыки! Не понимаю! Не понимаю! Каждый должен играть на своем музыкальном инструменте. И вы скажете, что это оркестр? А я скажу: нет - это будет какофония. Джаз это будет, джаз!!! Товарищ Полянский вот, видите, какой он молодой сидит. Он мне рассказал, что недавно имел семейное торжество. Выдал дочь замуж. И вот, он говорит, сошлась молодежь на свадьбу. Один студент пришел на эту свадьбу приглашенный и принес молодым подарок. «Вот, - говорит, - картина». Я, говорит Полянский, посмотрел эту картину и спрашиваю: «А что это? Что тут изображено?» - «Как, разве вы не видите, что это?! Это же лимон». - «Как же? Лимона здесь нет», - отвечает Полянский. «А вам что, обязательно, чтобы он был круглый? - говорит студент. - Вот вам лимон - желтая полоска на этой картине». Товарищи, если это изображение лимона, если это картина, то тогда новорожденный ребенок тоже уже художник. Это лимон?!! Ну товарищи, разве это живопись??? Товарищи!!! Но я не понимаю, товарищи, вот это самое, товарищи. Вот скульптура Неизвестного. Это скульптура? Вы меня извините, я с ними беседовал, и когда я это посмотрел, я, это, спросил их: «Слушайте, вы, товарищи, а вы настоящие ли мужчины? Не педерасты вы, извините? - говорю. - Это же педерастия в искусстве, а не искусство». Так почему, я говорю, педерастам десять лет дают, а этим орден должен быть? Почему? (Аплодисменты.) Если общественность судит это как преступление, то оно и касается этих двух типов. А это больше, чем! потому что он творит, и он, так сказать, хочет воздействовать на общественность. Он же это не для себя, не для украшения своего дома делает. Нас призывают, чтобы мы были Ноями и все в Ковчег взяли. Я не знаю, действительно ли Ной брал все чистое и не чистое. Я думаю, Ной был неглупый человек и, наверное, не брал. Это выдумали. Наверное, не брал. А? Что вы говорите?

Из зала: «Взял».

Хрущев: - Взял? (Смеется) Я когда-то, года два или три, был у этих художников, когда я к этим художникам-новаторам пришел в Манеж. Там тоже довольно приличный молодой человек выставил свою картину и назвал ее «Автопортрет». Как его фамилия? Жутковский? Ах, нет, Жутовский. Ну и фамилия! Так я хотел, вы меня извините за некоторую грубость, я хотел взять два автопортрета, рядом поставить, и, я сказал, мне их подготовили. Возьмите мне лист картона и вырежьте там дыру. Если эту дыру наложить на автопортрет этого Жутковского или Жуковского, и чтоб вы метра на четыре удалились, и спросить вас, это какая часть тела человека изображена, то девяносто пять процентов ошибется. Кто скажет «лицо», а кто скажет другое. Потому что сходство с этим другим полное. И это живопись?!!

А давайте этого товарища сюда. Вы можете спорить, вам, может быть, это не нравится - манера, почерк художника - это тонкости и споры между художниками. Но простой человек должен видеть, что это нормальный человек, красивый человек. Что и требуется от художника - приятность. Вот товарищ Евтушенко, так сказать, попал в защитники этого направления в искусстве. Я не знаю, может быть, я не понимаю этого. Но я человек нейтральный. Жизнь меня, так сказать, вышколила - бороться так бороться. Поэтому я и положение занимаю такое, когда я не могу нейтральное положение занимать. Мне нравился у Винниченко рассказ «Пиня». Там показан еврей в тюрьме. Сидела группа в тюрьме, и вот среди этих арестованных был анархист, такой удалый, знаете. Героический человек. И вдруг этот еврей Пиня, совершенно забитый такой, скромный человечек, - но с точки зрения анархиста совершенно беспомощный человек, - приходит в камеру. Чтобы доказать на практике никчемность власти и правоту взглядов анархистов, Пиню выбрали старостой. И когда он стал старостой, он стал распоряжаться, кому парашу выносить. А когда эта камера задумала бежать и они сделали подкоп, кто же первый должен через дыру бежать? И бросили жребий - анархисту первому выпала честь бежать, и он отказался. И тогда Пиня сказал: «Я - староста, я - первый». Вот так! И я - тоже Пиня. Я - секретарь Центрального комитета. Поэтому я не имею права занимать нейтралитет. Поэтому я иду «на вы». (Аплодисменты.)

Теперь вот этот Неизвестный нечто неизвестное выставил. И думает, что он теперь известный. Эти скульпторы, по-моему, медиумы. Вот он написал, вылепил, создал, а мы ходим и не понимаем: что это? Следовательно: мы виноваты. Если бы эти «товарищи неизвестные» стали бы товарищами известными и создали бы свой Центральный комитет, так вы бы, наверное, нас не пригласили на это заседание. А мы вас пригласили!!! (Продолжительные аплодисменты.)

Давайте спросим, вызывает ли это какое-нибудь чувство? Я не знаю, кто сколько средств потребляет. Этот Неизвестный довольно известный, если посчитать, сколько он стоит государству. Вот. (Обращаясь к Неизвестному)Дорогой мой, вы знаете, сколько надо поработать шахтеру, чтобы добыть такое количество меди? Вы знаете? Нет, не знаете. А я знаю. Потому что сам шахтер был. Это что, с неба упало? Вот я товарищу Шелепину говорю, он у нас теперь партийно-государственный контроль: «Проверьте, откуда медь берет. Может быть, Союз художников нерационально распределяет полученную медь?»

У нас художники - они как шпионы... Сами нарисуют, а потом не понимают, что нарисовали. Зашифровали, значит, так... И они вместе собираются... капелька по капельке... как поток целый. И говорят, что они наши друзья. У нас таких друзей... Берия, Ежов, Ягода - все это ягодки одного поля... Поэтому надо следить... орган иметь. Меч нашего социалистического государства должен быть острым. Я это еще раз повторю, как уже говорил. Врагов мы имеем, это факт. Имеем капиталистические страны сильнейшие, и было бы неправильно не следить за их агентами... думать, что мы такие добренькие, не нужно... Меч надо держать острием против врагов, и чтобы он не был направлен против своих людей. Я - человек старого режима. (Смех в зале.) Я первый раз увидел жандарма, товарищи знают, я им рассказывал, когда мне было двадцать четыре года. На рудниках не было жандармов, полицейский у нас был - казак Клинцов, который ходил и пьянствовал с шахтерами. Никого, кроме урядников, не было, и они за порядком следили, а сейчас в каждом районе начальник МВД да еще оперуполномоченный... И не хватает, чтобы порядок навести. Надо навести порядок, но не перегибать, надо людям дать работу согласно их способностям.

Вот мы недавно отмечали пятьсот лет со дня рождения этого художника - Леонардо да Винчи. Политбюро приняло постановление, чтобы пятьсот лет отметить. Срок немалый, потому что художник его заслужил. Вы на его картины посмотрите... он итальянец, я не был в Италии, а смотрю - и все понятно. Почему? Потому что с душой рисовал. А у нас? Мы сейчас правильные решения примем, но если мы будем щуриться и делать вид, что не замечаем, как у нас под боком провокации под маской художники устраивают, то никакая умная резолюция не поможет...

Голоса: «Правильно»

Хрущев: - Я сам знаю, что правильно... Тут у нас доводят ситуацию до абсурда... «Художник», - мне говорят. Ну и что, что художник. А чем он лучше простого рабочего? «Войти в положение надо - натура». А что получается, товарищи? Вот он стоит, как Наполеон, на берегу реки, руки скрестив, а мимо него по реке, извиняюсь, д#рьмо плывет, а мы на это смотреть должны. И это вы называете искусством... Нет, если мы позволяем это дело, значит, мы не коммунисты. Нельзя этого делать... Надо создать условия, надо поднять условия для труда...

Евтушенко: - Прежде всего поблагодарить руководителей партии и правительства за предоставленную мне возможность выступить здесь. Позвольте мне начать свое выступление с написанного мною не так давно стихотворения, которое я считаю очень актуальным.

Еврейской крови нет в крови моей.
Но ненавистен злобой заскорузлой
я всем антисемитам, как еврей,
И потому - я настоящий русский!

Хрущев: - Товарищ Евтушенко, это стихотворение здесь не к месту.

Евтушенко: - Уважаемый Никита Сергеевич,я специально остановился на этом стихотворении и вот с какой целью. Мы все знаем,что никто не сделал больше Вас по ликвидации последствий культа личности Сталина, и мы все очень благодарны Вам за это. Но остался один вопрос, который также является отрицательным последствием того времени, но до сих пор еще не решен - это об антисемитизме.

Хрущев: - Это не вопрос.

Евтушенко: - Это вопрос, Никита Сергеевич. и этого нельзя отрицать, так же, как нельзя замалчивать. С этим приходится сталкиваться неоднократно. Это имеет место, я сам свидетель подобных вещей, причем это исходит от людей, занимающих официальное место, и, таким образом, приняло официальный характер. Мы не можем идти в коммунизм с таким тяжелым грузом, как юдофобство. И здесь не поможет ни молчание, ни отрицание. Вопрос должен быть решен и мы надеемся, что он будет решен. На нас смотрит прогрессивный мир и решение этого вопроса, я имею в виду прекращение антисемитизма, по всем мнениям, с привлечением антисемитов к уголовной ответственности. Эта действенная мера даст возможность многим лицам еврейской национальности воспрянуть духом и приведет к большим успехам во всех областях коммунистического строительства.

Хотелось бы сказать несколько слов об абстрактной живописи и наших художниках. Я считаю, что неправильно поступили молодые художники, организовав подпольно выставку и пригласив на нее иностранных корреспондентов. Это было сделано непродуманно и должно получить всеобщее осуждение. Нельзя также допустить, чтобы наши художники продавали свои творения за границу. Это лишь наносит удар нашему престижу, нашему искусству. Но я хочу сказать, что к абстрактному течению в нашем искусстве надо относиться с большей терпимостью и не прибегать к давлению, ибо результат может быть обратным. Я знаю художников, о которых идет речь, знаю их творчество и могу подчеркнуть, что они наряду с абстрактной манерой увлекаются и реалистической манерой письма. Я убежден, что формалистические тенденции будут со временем исправлены.

Хрущев: - Горбатого могила исправит.

Евтушенко: - Никита Сергеевич, прошли те времена, когда у нас горбатого исправляли только могилой. Есть ведь и другие пути. Я считаю, что лучший путь - это путь терпимости и такта, и дать время поработать на наше искусство. Я считаю, что нужно допустить существование различных школ в живописи и пусть в спорах между ними прогрессирует искусство, наше искусство. Художники, как и литераторы,и музыканты, весьма чувствительны ко всякому нажиму. Поэтому лучше к нему не прибегать. Все встанет на свое место.

Хрущев: - Я не верю, что Вам лично нравится абстрактное искусство.

Евтушенко: - Никита Сергеевич, абстракционизм абстракционизму рознь!!! Важно, чтобы это не было шарлатанством. Я не допускаю, что может возникнуть такая ситуация, когда невозможно передать новейшие веяния нашей эпохи старой манерой письма. Я должен откровенно признаться, что не люблю портретную живопись, хотя она и является реалистической. Я очень и очень уважаю тех товарищей, которые на этих портретах, но сами портреты представляются мне обыкновенной цветной фотографией, неспособной волновать зрителя. Я не могу допустить, что Вам понравилась нарисованная безвкусно картина "Хрущев среди рабочих". (пауза)

Последний период моей жизни связан с Кубой. Мне очень нравится кубинское абстрактное искусство. Хорошо бы у нас организовать выставку кубинских художников. кубинские абстрактные художники пользуются большой популярностью у народа и кубинских руководителей. Кубинские абстрактные художники помогают кубинской революции, шагают с ней в ногу. Я думаю, что и наши художники, в том числе и абстракционисты, идут в одном строю борцов за коммунизм. Благодарю за внимание.

Хрущев: -Я не хочу обидеть негров. Но, по-м