А теперь, почтенный читатель, я предоставлю тебе предположительный  список полонезов Огинского. И в этом списке ты вновь обнаружишь нечто удивительное.
№ 1 фа мажор, «Полонез смерти»;
№ 2 соль мажор;
№ 3 (сведения есть, но утерян); 
№ 4  си-бемоль мажор из 20 тактов;    
№ 5 ми-бемоль мажор;
№ 6 до минор (полонез «Прощание», или «Венецианский полонез»);
№ 7  фа мажор «Оптимистический»
№ 8 фа минор ( его тоже называют « Похоронный»);
№ 9 (утерян);
№10 ре минор «Самый грустный»;
№11 соль мажор;
№ 12 соль мажор в четыре руки, позже переделанный на две;
№ 14 до мажор (полонез  «В груди у вас»);
№№15,16,17 (утеряны);
№ 18 соль минор;
№ 19 до мажор;
№ 20 фа мажор.
     Этот странный список есть в книге Иво Залуского.  Вопрос: а почему из него выпал титульный, самый известный полонез, полонез № 13 ля минор «Прощание с Родиной», ведь Иво говорит о немо в контексте книги? Сделаем допуск, что  на каком-то этапе издания произошла ошибка, небрежность, и из общего списка произведений Огинского «ля минор» выпал, а потому побредем дальше… с легким осадком в душе. Нет, стойте! Давайте вернемся немного назад, к 1794 году!
   Если ля минор был написан в этом году, то его издание должно было последовать следом за созданием; не сразу, конечно, но хотя бы когда прошла свой пик вакханалия Великой французской революции.
   История донесла до нас разные сведения об изданиях полонезов Огинского. Якобы три первых полонеза -- №1, №2 и № 3 были изданы между 1808 и 1810 годами в Санкт-Петербурге. Ля минора, как видите, там нет. В том же 1810-м польский композитор Юзеф Козловский, автор гимна Российской империи и друг Огинского выпустил в берлинском издательстве «Конча и компания» два сборника, в одном – романсы, в другом –12  полонезов. Среди 12-ти был и полонез «Прощание» в тональности до минор, а ля минора не было. В Виленском издании, о котором пишет Веремейчик, было три полонеза. Но то, что в этом сборнике был и «ля минор», известно только Сергею Ивановичу. Не было этого полонеза и в самом известном издании полонезов Огинского – издании Элснера. Такая же картина в парижских, пражских, берлинских, невшательских и венских изданиях. Нет его и ни в одном «полном собрании полонезов Огинского»!  Только в флорентийском издании 1831 года этот полонез есть совершенно точно.  Однако исследователи почему-то редко и неохотно на него ссылаются.  Не верите мне? Но уж  Анжею Залускому врать незачем, он  хорошо знает про это издание: «Полонеза ля минор нет в первых  изданиях. Самая ранняя публикация, которой располагают ученые и музыковеды, датируется 1831 годом».
   Что нам этот факт объясняет? А я сам не знаю. Изданный в 1831 году полонез ля минор вполне мог быть написан и в 1794-м, и в 1817-м, и в 1822, и в 1831 годах.
   Не буду вводить читателя в излишнее недоумение еще десятками примеров о белых пятнах в определении дат написания и первого издания полонеза. Сделаю лишь вывод: в литературе, посвященной Михаилу Клеофасу Огинскому, не существует единого заключения о том, когда этот полонез написан и когда впервые издан. Так что здесь вполне применима терминология физиков: « тут царит полная информационная энтропия».
                                                  ТАКТ ТРЕТИЙ
     Теперь поговорим об удельном весе строчек, написанных о «ля миноре» у различных исследователей. Странно, но в специальной литературе удельный вес упоминаний о полонезе ля минор не просто, а чудовищно скуден. Читаешь -- и удивляешься. Такое ощущение, словно кто-то приказал на эту тему особо не распространяться. Казалось бы, только о нем и только о нем надо бы говорить философам, историкам, музыковедам, психологам, обсасывать каждый музыкальную косточку. Так нет же!
     Книга Игоря Федоровича Бэлзы «Михаил Клеофас Огинский». Она есть в любой библиотеке. 150 страниц.  Но… про полонез № 13 ля минор – всего несколько строчек. Вот они: «Как известно, мировую славу принес Огинскому его полонез «Прощание с Родиной» ( далее  особо интересно! О.М.), слишком хорошо известный, чтобы его цитировать. Напомню лишь, что его средняя часть открывается типичной «побудкой», и приведем только первые такты начала полонеза, для того, чтобы можно было сделать некоторые наблюдения над особенностями интонационно строя, встречающимися и во многих других произведениях Огинского».   И все. И больше ни буковки, ни запятинки.  А ведь эта книга – первая по срокам из книг об Огинском, выдержавшая несколько изданий.   В его же фундаментальном труде «История  польской музыкальной культуры» 1954 года издания тоже  лишь вскользь упоминается полонез, а о времени создания и первой публикации полонеза – ничего.  В упоминавшейся книге Сергея Веремейчика тоже 150 страниц. Но и в ней о полонезе только то, что я уже цитировал во  втором такте. Остальной текст --  об авторе книги, о его трудной судьбе, генеалогия композитора с ХIV века и… какое-то жуткое, совершенно аморальное, на мой взгляд, письмо Огинского сыну.
  Анжей Залуский. Книга «Время и музыка М.К.Огинского». Минск, 1999 год. Здесь о самом Огинском просто море сведений, а про полонез почти ничего. Казалось бы, «говорим Огинский –подразумеваем полонез ля минор, говорим  полонез ля минор – подразумеваем Огинский». Как бы не так, с первой по четырнадцатую главу – ноль сведений, и лишь в 14-й главе четыре почти ничего не разъясняющие странички. Такая же картина и у Иво: о главном полонезе ничего, кроме того, что я уже привел во втором такте. В книгах и очерках про Огинского других авторов (их, кстати, немного) картина такая же.
      Но почему? Вопрос  естественный для человека, пожелавшего узнать о великом его творении как можно больше.  Ибо без этого полонеза вряд ли кого-нибудь могла бы заинтересовать довольно циничная жизнь  Михаила Клеофаса…
   Бредем дальше!
                                             ТАКТ ЧЕТВЕРТЫЙ
   Достопочтенный читатель, а задай себе вопрос о том, когда ты впервые услышал этот полонез? Если в мозгу что-то не складывается – напрягись, усиль давление на память. Ответь не мне (мне можно сказать, что этот полонез звучал еще в  покоях Ивана Грозного), ответь себе. Готов биться об заклад, что  у тебя возникнут сложности.
   В  ранее упоминавшейся книге Петра Кравченко по этому поводу написано: «Мне 6 или 7 лет. Вьюжная зима. Наша семья готовится к Новому году. (1956-му или 1957-му. О.М.) Вдруг из висящего радиоприемника в мое сознание врывается невероятно прекрасная музыка. «Мама, что это?» -- «Полонез Огинского. Полонез « Прощания…».
  Извините, но достаточно широко известно, что по радио на длинных волнах этот полонез впервые прозвучал только тогда, когда его исполнил Государственный камерный оркестр Всесоюзного радио, то есть в 1961 году.  Кстати, в том же году по радио  впервые прозвучала и небольшая пьеса для юного поколения. 1794 год. Только что разгромлено восстание Тадеуша Костюшко.  Дождь. Ветер. В полутемном помещении, вокруг которого в поисках Огиского рыщут «русские оккупанты»,  композитор, смахивая редкие мужские слезы, сочиняет свой гениальный полонез «Прощание с Родиной». Уж так он эту родину любил, так любил!..
   Этому вторит и Геннадий Пожидаев. Он тоже услышал полонез по радио. Уточняющей даты не приводит. Зато утверждает, что его учитель слышал этот полонез в конце 19 века на деревенской свадьбе. Странно, не правда ли? Очень грустная музыка, чуть-чуть не дотягивающая до похоронного марша, и – на деревенской свадьбе, среди «утонченно гутарящих по-французски» мужиков и баб.  Впрочем, не смейся, читатель. В нашем поиске   воспоминание пожидаевского учителя дорогого стоит! Ибо – вот чертов парадокс – оно правдиво до самой последней буквы!
   А вот еще одно воспоминание. Музыканта-любителя А. Мамонтова. Он впервые услышал полонез № 13 летом 1941 года на вокзале в Харькове, когда наши войска отправлялись   на фронт. Какое это было исполнение – неизвестно. Оркестровое? На гармошке или балалайке? Неизвестно.
   Даю себе право в это не поверить. За исполнение музыки польского феодального олигарха, царского сатрапа, космополита, развратника и предателя «идеалов»  народно-освободительного восстания 1794 года,  пальцы  в подвале расплющили б музыковеды в штатском!  Живо бы этот музыкант раскололся -- где, когда и кем был завербован, в каких отношениях состоит с заклятыми врагами социализма Мостицким, Сикорским, Беком, Миколайчиком и другими реакционными руководителями  сгинувшего два года назад польского государства! Так уже было с исполнителями произведений Шопена, Шимановского, Монюшко, Пендерецкого и других гениев польской музыки.  Известный нам полонез не мог звучать в 1941-м. Не мог он звучать даже в 1954-ом, через год после смерти Сталина, когда запреты на нереволюционную музыку польских композиторов были сняты для граждан СССР. Но нужно отметить, что именно в 1954 году в Большой Советской Энциклопедии впервые в истории СССР было упомянуто имя Огинского и – вот снова чертовщина! – еще не родившийся, но бесконечно любимый нами полонез «Прощание с Родиной».
   В этой связи…

                 ТАКТ  СЕДЬМОЙ
 
    На мой взгляд, самыми замечательными людьми на свете являются музыканты. Если кто-то по-настоящему и раздвинул горизонты для человечества, так это они: дирижеры, солисты, оркестранты, композиторы. Если кто-то и показал весь ужас бесконечности и нашей в ней обреченности, то это, опять же, они!
   Чтобы выйти из «огинского тупика», я решил поговорить с одним из них. Именно на него мне указывали те, кого приводили в удивление мои вопросы о полонезе. Не стану называть его фамилию из опасения, что у нас в РБ найдутся люди, которые инкриминируют мне использование имени знаменитого, талантливого и уважаемого человека «дзеля ганьбы ўсяго беларускага», и это ударит как-то по нему. Скажу лишь, что он – профессор Минской Академии Музыки, один из лучших оперных баритонов СССР, стажировался в Ла Скала.
    Разговор длился минут двадцать. На всем его протяжении я готовился к своему главному вопросу. И в конце, искорежась, как сухофрукт, от психологического дискомфорта,  произнес:
— Скажите, а у вас не возникало ощущение, что полонез «Прощание с Родиной» написал не Огинский, а кто-то другой?
   Раздался нормальный смех. И тут же последовали две музыкальные цитаты: мой собеседник исполнил две мелодии, различимые каждой ноткой. Пауза и вопрос:
—Ну, Олег, какая мелодия здесь, на ваш взгляд, «Прощание с Родиной»?
— Конечно, вторая. Именно она известна всем!
— А первая?
— Впервые слышу, — признался я.
— Так вот, первая как раз и создана Огинским. Вторая же, известная всем, написана Дмитрием Романовичем Рогаль-Левицким.
   Меня контузило!..
   Через неделю я вновь нашел профессора. Хотелось проверить: а не разыгрывает ли он меня? Но он лишь подтвердил сказанное тогда.
    Что из этого вытекает? Не что, а кто. Точнее -- Дмитрий Романович Рогаль-Левицкий. Вдруг  он и является гением, создавшим полонез, который мы знаем, нотная запись которого на мемориальной доске во Флоренции! Но где найти доказательства?! И я пошел  искать…
                                                ТАКТ ВОСЬМОЙ
   Кем по национальности был Дмитрий Романович Рогаль-Левицкий, мне неизвестно. Вероятно, поляк. Ибо родился… в Успенском Прииске Якутии, где температура воздуха порой достигает минус 60. День его рождения — 14 июля 1898 года. Умер 17 декабря 1962-го. Музыковед. Композитор. Педагог. Среди его учеников Р. Щедрин, Т. Хренников, А. Эшпай, А. Хачатурян. В 1937-м вместе с Дмитрием Шостаковичем «подновил» мелодию «Интернационала» для симфонического оркестра. До этого мелодия была несколько иной. Профессор Московской консерватории. Преподавал в Гнесинском училище. В 1946 году по Всесоюзному радио прозвучали его изумительные «Беседы об оркестре», изданные отдельной книгой в 1961 году. Читатель, получи удовольствие хотя бы от одной цитаты из нее:
«Высокопоставленный гость, посетивший в свое время русскую столицу, был восхищен не столько поставленным для него спектаклем, а тем, что происходило в оркестре до поднятия занавеса и прихода дирижера. Гость высочайшим образом оценил именно те минуты жизни оркестра. Остановитесь когда-нибудь и вы, вслушайтесь в эти бесформенные и неорганизованные звуки, в непринужденность настройки инструментов, когда, чтобы добиться чистого звучания, духовики нагревают своим дыханием медь... Без этой свободы никогда не будет сыграна ни одна настоящая партия»…
   Догадка о национальности Дмитрия Романовича подтвердилась: и он, и его друг Дмитрий Шостакович – сыновья ссыльных поляков по нечистым делам 1863 года. Подтверждение дал мне сын Игоря Федоровича Бэлзы – Святослав Игоревич ( оба -- голубых польских кровей!), а также ученики Рогаль-Левицкого, знаменитые российские музыканты – народный артист Российской Федерации, лауреат премии имени Шостаковича, секретарь Союза композиторов России композитор Владислав Германович Агафонников и народный артист Российской Федерации, лауреат Государственной премии РФ, профессор Роман Семенович Леденев.  Что касается авторства полонеза, то и Владислав Германович, и Роман Семенович одобрили мой поиск, подтвердили слова, сказанные мне нашим белорусским оперным певцом, о том, что именно Рогаль-Левицкий делал аранжировку полонеза № 13. Согласились и с тем, что «это две разные музыки».  Святослав Игоревич Бэлза тоже был любезен, но заметил: «Олег Николаевич, Михаил Клеофас Огинский настолько известен в мире, что поколебать его авторитет невозможно». В ответ я залепетал о том, что никого колебать не собираюсь, что все это просто по-человечески интересно, что я пишу не научное исследование, а всего-навсего публицистический очерк: мол, пусть лучше люди интересуются хорошей музыкой, а то ведь – беда-а-а! С последними словами Святослав Игоревич грустно согласился…
      Однако, закрывать вопрос об авторстве еще рано. Работа аранжировщика – не  свидетельство авторства самого музыкального произведения. Любой юрист скажет: «Аранжировщик -- лишь перестройщик  чьей-то авторской музыки». И будет прав.  Ведь…

                                             ТАКТ ДЕВЯТЫЙ
   …аранжировка – это тоже самое, что инструментовка. Написана музыка, например, для исполнения на фортепиано, а аранжировщик «приспосабливает» ее под все инструменты оркестра.  Фортепианное звучание имеет свои краски, оркестровое – свои. Но основной музыкальный замысел – одинаков. Однако в теории музыки есть и другое понятие инструментовки – авторская инструментовка, которую порой называют «чистой аранжировкой».  А вот Дмитрий Романович Рогаль-Левицкий имел еще более оригинальный, свой личный взгляд на аранжировку. Вот какой она должна быть по его мнению:  «Аранжировка — это нечто иное, чем то, что было первоначально написано композитором».
   Мягко говоря, странный взгляд, разрушающий признанное правило, не правда ли? Впрочем, это противоречие легко устраняется. Ведь речь здесь идет фактически не об инструментовке с аранжировкой, но о чем-то ином, больше подпадающем под еще один музыкальный термин — музыкальную транскрипцию. А транскрипция в музыке есть не что иное, как создание нового музыкального произведения под психологическим воздействием какого-то музыкального образца.
    В данном случае, на мой взгляд, именно в таком психологическом состоянии и находился Дмитрий Романович Рогаль-Левицкий, детство и юность которого прошли за Полярным кругом, знавший о своих предках из уст повстанца-отца.  Занимаясь переложением полонеза «Прощание с Родиной» «в свете решений ХХI съезда КПСС», возможно, Дмитрий Романович ощутил  что-то далекое, почти уже незнакомое  в полонезе «Прощание с Родиной» 1831 года издания. А может, на творческий взлет подействовало название, ведь у каждого есть родина, которую он когда-нибудь покидает. А может, какая-то нотка Огинского? А может, он в силу  климатических условий Якутии смог так  выстроить  звуки полонеза – простые, гордые и трагические, как сама Польша последних двух столетий…
   Как бы там ни было, но тут ХХI съезд коммунистов стоит вспомнить еще раз.
   После него люди искусства получили возможность воспевать не только пролетарский интернационализм, но и высокооплачиваемые дела «по укреплению дружбы между народами».  Дело-то хорошее, и с совестью никаких сшибок. Примкнул к нему и потомок польского повстанца – великий русский аранжировщик Дмитрий Рогаль-Левицкий. Как истинный мастер изъял из флорентийской партитуры  пятна рококо, отслоил налет  мажора и  вдруг ему послышалась мелодия! Проиграл для коллег! Всем понравилось!
   При первом исполнении -- Арам Ильич Хачатурян, задумчиво произнес: «Без вашего переложения, Дмитрий Романович,  Огинский вряд ли мог бы заставить кого-то  заплакать...»
  Об этом по телефону мне рассказал Карен Суренович Хачатурян.
    --Когда это было Карен Суренович?
    --Не помню…кажется в конце 50-х или в начале 60-х.( у историков 60-е годы: 1951-1959) О.М.)
    А потом был триумф на Всесоюзном радио…
   В этой связи перевод на русский язык той части книги Анжея Залуского        «Время и музыка Михаила Клеофаса Огинского», где сказано о полонезе, как об «открытии классики» по радио,  для точности можно подправить так: «Важно отметить, что  Полонез ля минор стал «открытием классики», только тогда, когда была сделана его аранжировка, и когда  он впервые прозвучал  на длинных волнах радио СССР в исполнении  камерного оркестра Всесоюзного радио».
Только тогда!
                                       ПОСЛЕДНИЙ АККОРД
   Нет никаких сомнений, что  полонез «Прощание с Родиной» зачал Михаил Клеофас Огинский. Но  по акту зачатия  никто не способен сказать, что от него родится. Сделать это можно только в день рождения. И нам остается одно: выяснить с точностью до дня, когда Дмитрий Романович Рогаль-Левицкий сделал свою аранжировку полонеза и считать тот день  днем рождения великого полонеза!
Олег МАЛАШЕНКО,Гродно
адрес эл. почты: polovec48 @ mail. ru