Черезъ нѣсколько времени «Слово» потревожилось статьями объ этомъ соглашеніи, появившимися въ «Биржевыхъ Вѣдомостяхъ», «Голосѣ» и «Варшавскомъ Дневникѣ», думая, по обыкновенію заграничной печати, столь вредному и для Россіи и для западныхъ славянъ, что голоса газетъ такого направленія выражаютъ собою мнѣніе не только общества, но и правительства въ Россіи, а оставить надежды на помощь послѣдней все-таки было трудно «Слову», такъ много объ этомъ читавшему и писавшему. Поэтому уже въ № 80-мъ «Слово» заявило, что оно не приняло вѣсть о предложеніи г. Лавровскаго (уже о г. Наумовичѣ не упоминается) съ восторгомъ, а въ № 82-мъ заявило неудовольствіе на малость требованій русскихъ депутатовъ и на рѣчь г. Лавровскаго, которая, по словамъ львовской газеты, «указывала, яко бы русскій (теперь опять съ двумя
с) народъ въ Галиціи изнемогъ до такой степени, что его существованіе зависитъ только отъ польской милости», и т.д., ‒ а черезъ нѣсколько времени «Слово» уже не щадило выраженій противъ коммиссіи, назначенной постояннымъ комитетомъ сейма и противъ ея проектовъ. Львовская газета раздѣлила въ это время русиновъ на «твердыхъ» и «мягкихъ», именуя «твердыми» только своихъ, и такъ разклассифировала русскихъ членовъ упомянутой коммиссіи: «три отъявленныхъ украинофила, два середину (?) держащихъ (Шараневичъ и Лавровскій) и только двое «твердыхъ русиновъ», искреннихъ приверженцевъ Руси коренной», ‒ (оба упомянутые выше крылошанина); а потомъ и органъ «твердыхъ русиновъ» сталъ представлять и все дѣло соглашенія затѣей «украинофиловъ», несмотря на то, что въ коммиссіи всѣ русскіе члены, т.-е. и оба крылошанина подавали голоса за одинаковыя предложенія. Полемика органа столькихъ важныхъ въ Галиціи церковныхъ учрежденій противъ работъ въ коммиссіи для соглашенія русиновъ съ поляками, разумѣется, ослабила вѣсъ ея въ глазахъ поляковъ, а ссылки «Слова» на русскія газеты, враждебныя существованію польской народности, давали полякамъ, не желавшимъ искренняго соглашенія съ русинами (желала его только небольшая партія, такъ-называемая краковская, и демократы-федералисты, предводимые Смолкой, а не желала партія Земялковскаго, т.-е. бюрократически-аристократическое большинство польскихъ депутатовъ), ‒ давали поводъ толковать объ опасности дѣлать русинамъ уступки, которые поведутъ только къ «омосковленію» Галиціи. Попытки достигнуть соглашенія и между партіями среди русиновъ, иниціативу которой взялъ на себя митрополитъ Сембратовичъ, не привели ни къ чему: сначала обѣ партіи выказали готовность соглашенія, ‒ и «молодые русины», которые составляли уже большинство въ «Бесѣдѣ русской», выбрали въ знакъ примиренія въ комитетъ ея нѣсколькихъ членовъ изъ «старыхъ», ‒ но скоро старые выключили молодыхъ изъ общества «Русская Рада», въ которомъ составляли большинство.
Не состоялось соглашеніе между молодыми и старыми оттого, что вмѣсто того, чтобъ говорить о практическихъ вопросахъ, на которыхъ обѣ стороны могли согласиться въ образѣ дѣйствій, ‒ обѣ
сейчасъ же подняли все тотъ же злосчастный вопросъ: что́ такое русины?
По приглашенію митрополита, товарищество «Просвіта» отъ имени «молодыхъ» представило записку, въ которой объясняло, что главный корень раздѣленія, существующаго между русинскими партіями, заключается въ томъ, что кружокъ «Слова» отступилъ отъ формулы 1848 г., что русины суть часть 15-ти-милліоннаго малорусскаго племени, и провозгласило тожество русиновъ съ великоруссами, въ противность какъ прежнимъ своимъ словамъ, такъ и мнѣніямъ о малорусскомъ языкѣ авторитетовъ филологіи, не только западно-славянскихъ, какъ Шафарикъ, г. Миклошичъ и др., и малорусскихъ, какъ г. Максимовичъ, и русинскихъ, какъ г. Головацкій, но и самихъ великоруссовъ, какъ г. П. Лавровскій.
Представители молодыхъ признавали такимъ образомъ раскольниками старыхъ и требовали, для возстановленія мира, возвратиться къ формулѣ 1848 г. Конечно, на такомъ синтетическомъ полѣ соглашенія нигдѣ и никогда не достигаются, ‒ а въ Галиціи, гдѣ, собственно говоря, никто хорошенько не знаетъ не только того, что́ такое Россія вообще, или Великороссія, но даже Малороссія, тѣмъ паче. Русинамъ просто слѣдовало бы обратиться къ своимъ элементарнымъ дѣламъ, въ коихъ они могли бы и помириться. Но это случится развѣ тогда, когда или галичане дойдутъ до окончательнаго излеченія отъ страсти предпочитать высокія и далекія матеріи низкимъ и близкимъ, или узнаютъ Россію и Малороссію получше, или хоть сознаются, что они вовсе ихъ не знаютъ. Но до такого состоянія и теперь еще далеко галичанамъ, а нѣсколько времени назадъ было еще дальше, ‒ оттого всякаго рода попытки соглашенія между галицкими партіями приводили только къ новымъ раздорамъ. Въ отвѣтъ на программу «Просвіта» партія старыхъ своей оффиціальной программы не представила, вѣроятно, потому, что иные считали неполитичнымъ въ Австріи признаться въ солидарности съ филологическими идеями «Слова», ‒ другіе же, среди духовныхъ особенно, сами имѣли больше всего наклонности избѣгать общенія со всякаго рода живыми силами и языками и держаться строго австро-рутенскихъ идей. Дѣло ограничилось только тѣмъ, что «Слово» напало на программу «молодыхъ», обозвавъ ихъ «мягкими» и измѣнниками русскому народу. Да и самъ митрополитъ и его приближенные не очень-то принимали къ сердцу соглашеніе между русскими партіями, изъ коихъ и къ народовцамъ они не имѣли большой симпатіи, ‒ по причинамъ, о которыхъ скажемъ ниже, ‒ и обусловили это соглашеніе тѣмъ, чтобъ обѣ партіи признали митрополита политическимъ вождемъ русиновъ, къ чему именно «молодые» русины большой наклонности не имѣли.
Между тѣмъ, упомянутая коммиссія медленно выработывала проектъ соглашенія. Впрочемъ, и коммиссія начала работу съ конца, который предвѣщалъ мало добраго, ‒ а именно съ теоретическаго вопроса и съ предрѣшенія будущаго, ‒ съ вопроса, что́ такое галицкіе русины и въ какихъ отношеніяхъ они должны стоять къ другимъ народамъ. Вопросъ этотъ подняли прежде всего поляки. Если бы русины радикально излечились отъ страсти ѣздить на конѣ высокой политики, они должны бы были, въ особенности въ переговорахъ съ чужими, безусловно отказаться отъ всякихъ поползновеній и зазываній на дорогу политическаго синтеза, а ограничиться политическимъ анализомъ, т.-е. заявленіемъ практическихъ требованій отъ предержащей польской власти, предоставляя себѣ и своему народу употребить тѣ уступки, которыя они должны были получить, какъ сами и ихъ народъ счелъ бы это для себя выгоднымъ. На вопросъ и поляковъ: кто вы такіе качественно? ‒ русинскіе политики, если хотѣли оставаться политиками, т.-е. людьми практическими, могли отвѣчать только въ такомъ родѣ: ‒ это намъ знать, да вообще людямъ, спеціально занимающимся этнографіей, ‒ а для васъ довольно и того, что насъ столько-то и что мы, чувствуя свою разницу отъ васъ, желаемъ себѣ другого положенія, правового, особыхъ средствъ для нашего образованія и т.п., ‒ такъ и будемъ говорить о томъ, сколько вы теперь можете уступить намъ этихъ правъ и этихъ средствъ, для того, чтобъ мы не противудѣйствовали вашимъ теперешнимъ стремленіямъ получить автономію для края, населеннаго вами и нами. Но вмѣсто того, чтобъ прямо приступить къ обсужденію практическихъ требованій, изложенныхъ въ программѣ русинскихъ депутатовъ, коммиссія занялась теоретическими вопросами: польскій членъ ея, проф. Кабатъ, предложилъ поставить во главу соглашенія положеніе, что «Галицкая Русь признаетъ себя на будущее время единою и нераздѣльною частію съ Краковомъ». Такъ какъ подобная формула давала поводъ къ толкованіямъ, въ родѣ тѣхъ, какія были въ безусловной силѣ у поляковъ между 1848 и 1853 г., что русинъ только разновидность поляка, какъ и мазуръ, и что собственно «нѣтъ Руси» (niema Rusi), ‒ то, очевидно, что русины не могли допустить и мысли о соглашеніи, по принятіи подобной формулы, а потому она почти единогласно (13 противъ 2) была отвергнута коммиссіей.
Вмѣсто нея принята, 14-ю голосами противъ одного, формула 1848 г. въ отвѣтъ на вопросъ, ‒ что́ такое русины? ‒ а именно, что «народъ русскій признается за особое 15-ти-милліонное племя славянское, отдѣльное отъ польскаго и московскаго». Въ пользу этой формулы подали голоса не только тѣ члены, которыхъ «Слово» называло украинофилами и середину держащими, но тѣ, которыхъ оно звало твердыми.
Не будемъ говорить о польскихъ членахъ коммиссіи (со стороны поляковъ это уже большой прогрессъ съ 1848 г., что у нихъ нашлись люди, которые признали наконецъ, что Русь въ Галиціи есть, и отдѣльная отъ Польши), ‒ но не можемъ не сказать, что русскіе члены ея, какъ внося подобныя формулы, такъ и подавая за нихъ голоса, явили себя филологами и этнографами, но никакъ не историками, а всего менѣе политиками, какими они только и должны были быть въ коммиссіи, назначенной не ученымъ обществомъ, а политическимъ учрежденіемъ, какъ постоянный комитетъ львовскаго сейма.
Основаніями для той формулы, служатъ мнѣнія вышепоименованныхъ ученыхъ о самостоятельности малорусскаго языка, коего галицкое нарѣчіе составляетъ одинъ изъ видовъ. Но эти чисто филологическія мнѣнія не ведутъ за собою непремѣнно не только политическихъ, но даже и литературныхъ послѣдствій, ‒ потому что не только политическая особность извѣстной части народности или ея цѣлаго, но даже и литературная, не зависитъ отъ одной только языковой и бытовой особности ея, видной для спеціалистовъ-филологовъ; особность политическая, и даже литературная, зависитъ, кромѣ этнографическихъ и филологическихъ условій, еще и отъ многихъ другихъ: историческихъ, религіозныхъ, экономическихъ, культурныхъ, ‒ а главнымъ образомъ, отъ воли самого народа, проистекающей изъ сознанія, что́ ему полезно, нужно, пріятно, ‒ или какъ бы тамъ ни было, ‒ быть въ единствѣ, политическомъ или литературномъ, съ другимъ народомъ, или въ раздѣльности. А въ данномъ случаѣ на вопросъ объ отношеніяхъ (сходствѣ и различіи) галичанъ къ полякамъ и великоруссамъ, малоруссовъ къ полякамъ и великоруссамъ, самихъ галичанъ къ остальнымъ малоруссамъ, имѣло вліяніе столько условій историческихъ и культурныхъ, что рѣшить всѣ возникающіе въ этихъ отношеніяхъ вопросы только одними филологическими наблюденіями надъ языками поименованныхъ племенъ, нѣтъ никакой возможности" (Т-ов М. Русские в Галиции // Вестник Европы. 1873. Кн. 2. С. 771‒779).