Mukaffa писал(а) 25.12.2018 :: 22:21:56:Где в Скандинавии "сокол"?
На тему птицы в искусстве и мифологии германцев\скандинавов:
"Германские племена имели давние и достаточно сильные тотемистические традиции. Уже на заре их письменной истории мы обнаруживаем зафиксированное античными авторами, быть может, уже не совсем четко осознаваемое самими представителями племени, тотемное начало в наименовании некоторых племенных коллективов. Так, у Тацита находим племена херусков и эбуронов. Они достаточно надежно этимологически выводятся из названий двух видов животных - оленя ("херуц") и вепря ("эбер"). Вероятно, этот ряд может быть продолжен. Так, племя свионов, помещенное Тацитом на севере Европы в Скандинавии скорее всего следует связывать с общедревнегерманским наименованием свиньи – одного из основных жизнеобеспечивающих факторов североевропейской экономики. Сохранившееся позднее, в эпоху Вендель и в начале эпохи викингов, племенное имя "свей" (svear) имеет тот же корень. К этому же понятийному кругу относится и общескандинавское имя Свейн (Свен). Сравним также современное шведское sven – парень. Другое племя, вероятно несущее в своем имени какие-то пережитки тотемистических представлений, –
хавки (хауки) (возможна связь с наименованием хищной птицы: сокола или ястреба)."
"Но наиболее важным является соотнесение особенностей иконографического воплощения образа птицы с данными естественно-научного анализа. Не вызывает сомнения принципиальная разница как в форме клюва, так и в очертаниях силуэта летящей птицы. Заметим, что в многочисленных изображениях птиц в северной традиции ощутимо наличие четкого и недвусмысленного канона, выраженного, в первую очередь, в особенностях передачи клюва, лап, крыльев, а также в общей подчиненности линий тела птицы некой воображаемой дугообразной кривой: подобный прием, несомненно, восходит к германским канонам, присущим стилю I, II и III (199; 206-290) (166; 3-7). Причем распространен этот канон по всему ареалу – от Британских островов до Балтики. Сравнение внешности реальных птиц и их "декоративно-прикладных собратьев" со всей очевидностью свидетельствует в пользу весьма категоричного мнения Б. Амброзиани, видящего в птицах с вендельских щитов орлов (148; 26-27). Убедительными подтверждениями этого являются форма клюва, которая – даже при удерживаемой во внимании каноничности изображения – не вяжется с таковой у ворона; "ласточкин хвост", противоречащий клинообразной, закругленной или ступенчатой форме хвоста у вороновых птиц; наконец, сжимаемая когтями хищника утка на клапане кошелька из Сатон-Ху вопиет о серьезности своего противника – трудно представить пусть и самого крупного ворона, так непринужденно расправляющегося со столь большой добычей.
Второй момент, весьма любопытный в данном контексте, – это интерпретация чрезвычайно популярного и, судя по всему, этноопределяющего для германцев сюжета одиночной птицы с наполовину распростертыми крыльями и повернутой в сторону головой, к которой восходит, по всей вероятности, знак Рюриковичей. Опознать в ней ворона, как это делается в статье В. И. Кулакова (46; 54-56), не представляется возможным все по той же причине несоответствия изображенных видовых признаков (хищного загнутого клюва и согнутых под прямым углом крыльев с заостренными концами) виду и манере держаться реального ворона. Представляется более вероятным длительное вызревание этого образа в недрах германского мира из образа пикирующего на добычу представителя семейства дневных хищных птиц, предпочтительно сокола, к чему подталкивает заостренная форма концов крыльев и общая "тактика" подобной атаки. Другим источником этого образа, несомненно, допустимо признать орла Юпитера, сидящего на шаре (46; 57). Германцы в процессе методичного многовекового разрушения Римской империи имели массу едва ли не повседневных возможностей лицезреть подобные изображения. Однако нет никакой нужды привязывать к этому контексту совершенно непричастных, как представляется, воронов Одина."
"Весьма заметное место занимает в мифологических сюжетах хищная птица. Один, крадущий мед поэзии, и Суттунг, пытающийся его догнать, – оба они принимают облик орлов (64; 105). В орла превращается великан Тьяцци, сперва уносящий с собой Локи, а затем, после его очередного предательства, крадущий из окрестностей Асгарда Идунн (64; 98-99). Сам Локи, исправляя содеянное,
облачается в принадлежащее Фрейе соколиное оперенье (64; 98-99).
В эсхатологической части мифа вновь присутствует орел – как в эпизодах, связанных с последней битвой богов и хтонических чудовищ:
клекочет орел,
павших терзает.
(Прорицание Вельвы, 50)
так и в картинах возрождающегося после Рагнарекк мира:
падают воды,
орел пролетает,
рыбу из волн
хочет он выловить.
(Прорицание Вельвы, 59)
Причем, отметим, функция его здесь типична для обыденного поведения некоторых пернатых хищников: рыболовство является привычным способом пропитания для орлана-белохвоста, коршуна (охотно ныряющего за снулой рыбой) и скопы, для которой рыба вообще основной вид пищи (117; 18-22, 28-29). В этом контексте чрезвычайно интересна тема, практически не затронутая в историографии, – не слишком многочисленная, но совершенно однозначно выделяемая группа разновременных изображений птицы, когтящей рыбу. Хрестоматийный вариант сюжета с крупным хищным представителем пернатых, держащим в когтях относительно небольшую птицу, практически без сомнений идентифицируемую как утка, представлен на клапане кошелька из Саттон-Ху. Фонд же упомянутых изображений достаточно многочислен. Среди них стоит выделить прежде всего сюжет на поверхности знаменитого рога из Галлехус (Дания), несущем на себе, в частности, одну из самых ранних рунических надписей. Изображенная здесь птица с поднятыми крыльями держит в когтях достаточно крупную (сопоставимую по размерам с самой птицей) рыбу. Рог этот традиционно датируется временем около середины III в. н. э."
"Весьма важным и априорно, казалось бы, решенным является вопрос о рогатом антропоморфном существе, завершения рогов коего в большинстве случаев несут птичьи головы. Похоже, ни у кого не вызывает сомнения, что этим существом является Один, а птицы на его рогах – вещие вороны. В том, что это именно Один, сомневаться не приходится. Более всего в этом убеждают те случаи, когда подобный персонаж изображается помогающим всаднику – находясь за спиной последнего, он поддерживает и направляет его копье. Столь явное вмешательство в судьбу поединка допустимо только для бога, отвечающего за воинскую удачу в бою, каковым Один и является. Птицы же – в силу приведенных выше морфологических особенностей, а именно, формы хищного клюва – не могут (по крайней мере однозначно и безапелляционно) идентифицироваться как вороны, тяготея по своим внешним признакам скорее к орлам или иным видам крупных хищных птиц. Учитывая же, что орел в той же самой степени, что и ворон, может претендовать на роль "птицы Одина" (148; 26), представляется наиболее разумным, ни в коей мере не покушаясь на персону самого "рогоносца", отказаться от однозначной и априорной интерпретации птиц как воронов в пользу орлов либо же, по крайней мере, ограничиться термином "птица" без видовой расшифровки."
"Однако нет никаких оснований утверждать, что сами носители шлемов с кабанами и хищными птицами воспринимали эти символы как тотемные. Для них это был традиционный образ искусства, талисман, родовой знак, амулет, прото-герб, конструктивный элемент шлема или щита, наконец, – но не тотем в том смысле, в каком пользовались этим понятием ирокезы, тлинкиты, австралийцы и т.д. Связь с этим животным как прародителем рода давно претворилась в совершенно другие типы связей, от нее производные. Основное содержание древнего символа было, несомненно, забыто уже к началу новой эры, а возможно, и раньше, хотя сам он продолжал оставаться актуальным и востребованным."
"В фонде изобразительных источников Севера первого тысячелетия, при всем изобилии и разнообразии птичьих образов, все же можно выделить четыре основных типа, отличающихся с точки зрения композиции, а также функциональной и смысловой нагрузки, в них заключенной.
1. Парные изображения птиц или же видоопределяющих частей их тел (преимущественно головы), как правило, симметрично сопровождающие другой персонаж, каковым чаще всего является антропоморфное существо. Наиболее яркие примеры – многочисленные изображения "Одина и воронов" (наконечники ножен, кресала и т. д.), птицевидные завершения рогов на шлемах воинов (Вальсъерде, Вендель, Саттон-Ху, Старая Ладога), а также композиции на штампованных пластинках из декоративного набора шлема в погребении Вендель I.
2. Охотящаяся птица, когтящая добычу (чаще всего другую птицу). Украшения клапана кошелька из погребения Саттон-Ху, рог из Галлехус.
3. Птица со сложенными (или, что терминологически более точно, слегка разведенными в стороны) крыльями и повернутой в сторону головой. Частый элемент бляшек из поясных наборов, часть декоративного убранства наверший ножен мечей. Образ, весьма распространенный на монетах датских конунгов в Британии, трансформирующийся позднее на Руси в знак Рюриковичей.
4. Птица, украшающая гребень шлема воина. Важно отметить, что чаще встречается даже не само украшение на шлеме, – это достаточно четко фиксируется, пожалуй, только на гребне из Вендель XIV, – а соответствующее изображение на пластинках фриза шлема, где птица является частью декора защитного вооружения процессий пеших воинов. Это, по сути, "образ образа", вторичная фиксация профильного изображения птицы, уже играющей декоративную роль "внутри" самой вещи."
Все цитаты и изображения из: Хлевов А.А. Предвестники викингов. Северная Европа в I-VIII веках
Страниц: 
В чём суть летописного рассказа о призвании руси? (Прочитано 591113 раз)