Так есть же  тема ,где идут баталии по сему вопросу.

Свидетельство 1704 г.:

«Вместо же языка еврейскаго наш предпоставихом славенский, яко поистинне отца многих языков благоплоднейша. Понеже от него аки от источника неизчерпаема, прочиим многим произыти языком, сиречь польскому, чешскому, сербскому, болгарскому, литовскому, , и иным множайшым, всем есть явно» (Поликарпов Ф. Лексикон треязычный, сиречь речений славенских, еллинографических и латинских сокровище, из различных древних и новых книг собраное и по славенскому алфавиту в чин разположеное. М.: Печатный двор, 1704. Л. Б, пр. стор.).
http://dlib.rsl.ru/viewer/01004091708#?page=2

Evgen11 писал(а) 09.04.2018 :: 14:13:45:

Значит, дублирование темы здесь отсутствует. Данная ветка посвящена украинскому языку, а упомянутая выше - русскому.

Evgen11 писал(а) 09.04.2018 :: 14:29:46:

Жаль, что у вас "кривое зеркало". Впрочем, никто никого за язык не тянул.

"Первой серьезной попыткой употребленія чисто-малорусскаго языка для литературныхъ цѣлей, впрочемъ серьезной больше по объему, чѣмъ по содержанію, была «перелицёванная» Энеида И.П. Котляревскаго, изданная въ 1798 г., за которой уже въ XIX в. послѣдовали его-же комедіи: «Наталка-Полтавка» и «Москаль-Чарівникъ». Въ этихъ комедіяхъ обращаетъ на себя вниманіе, между прочимъ, насмѣшливое отношеніе автора къ тому малорусско-польско-великорусскому языку украинскихъ канцелярій, на которомъ написаны въ началѣ XVIII в. и нѣкоторыя произведенія отнюдь не оффиціальнаго характера, напр., историческія. Слѣдуетъ отмѣтить также его глубокую симпатію къ малорусской народности и къ малорусскому языку, которымъ онъ воспользовался не только для этихъ произведеній, болѣе или менѣе комическихъ, однако не лишенныхъ и трогательныхъ чертъ, но и для «Оды до князя Куракина». Такимъ любовнымъ отношеніемъ къ малорусской народности въ ея чистомъ, неподдѣльномъ видѣ, какою она проявляется въ «хлопѣ», Котляревскій рѣзко отличается отъ прежнихъ дѣятелей малорусской письменности и ужъ по этой причинѣ долженъ быть признанъ первымъ украинскимъ «народовцемъ» и отцемъ малорусской литературы, и не только беллетристической, а и научной, такъ какъ онъ оставилъ рукописныя «Замѣтки» о нѣкоторыхъ малорусскихъ обычаяхъ. Его примѣръ обратилъ вниманіе земляковъ на особенности украинской народности, особенно въ словесныхъ ея произведеніяхъ, и вызвалъ много произведеній въ стихахъ и въ прозѣ, написанныхъ по-малорусски и проникнутыхъ сочувствіемъ къ простому народу съ его этнографическими особенностями. Первымъ трудомъ по собиранію украинскаго пѣсеннаго матеріала былъ сборникъ князя Цертелева, вышедшій въ 1819 г. За нимъ послѣдовали сборники Максимовича, Метлинскаго и длинный рядъ другихъ, не прерывающійся до нашихъ дней. Изъ писателей этого направленія можно назвать Квітку, превосходнаго разсказчика, соединившаго въ себѣ характеристическія черты малорусскаго духа – юморъ и чувствительность, Петра Артемовскаго-Гулака, автора остроумныхъ стихотвореній, Гребенку, писавшаго повѣсти и стихи, баснописца Глѣбова. У Квітки мы находимъ и попытку къ бесѣдѣ съ простымъ народомъ на его языкѣ о важныхъ для него вопросахъ, нравственныхъ, общественныхъ и экономическихъ: это – его «Листы до любезныхъ землякôвъ», числомъ 4. Вообще Квітка былъ уже вполнѣ сознательнымъ народолюбцемъ или, какъ бы сказали о немъ, если бы онъ жилъ позже, украйнофиломъ (ср. приложеніе № III), не только любившимъ свой народъ, но и стремившимся къ его просвѣщенію безъ утраты отличающихъ его особенностей. О малорусскомъ языкѣ онъ пишетъ Максимовичу слѣдующее: «Мы должны пристыдить и заставить умолкнуть людей, съ чуднымъ понятіемъ гласно проповѣдующихъ, что не должно на томъ языкѣ писать, на коемъ 10 милліоновъ говоритъ, который имѣетъ свою силу, свои красоты, неудобоизъяснимыя на другомъ, свои обороты, юморъ, иронію и все какъ будто у порядочнаго языка». Квітка былъ родомъ изъ Харькова, Артемовскій-Гулакъ былъ профессоромъ и потомъ ректоромъ Харьковскаго Университета, гдѣ къ занятіямъ малорусскимъ языкомъ поощряли также Срезневскій, въ качествѣ профессора славянскихъ нарѣчій, Метлинскій, бывшій тогда адъюнктомъ, страстный любитель всего малорусскаго и собиратель малорусскихъ пѣсенъ, и Костомаровъ, занимавшій тамъ скромную должность субъинспектора. Въ сороковыхъ годахъ интересъ къ малорусской народности вмѣстѣ съ Метлинскимъ и Костомаровымъ перешелъ изъ Харькова въ Кіевъ, гдѣ въ 1846 г. образовалось Кирилло-меѳодіевское братство подъ предсѣдательствомъ Костомарова съ участіемъ Бѣлозерскаго, Николая Артемовскаго-Гулака, Навроцкаго, къ которымъ нѣсколько позже присоединились Марковичъ (впослѣдствіи мужъ извѣстной писательницы Марка Вовчка) и др. Украйнофильство этого общества носило характеръ демократическо-освободительный, выразившійся въ борьбѣ съ крѣпостнымъ правомъ, и опиралось на панславистическія основы, такъ какъ члены его мечтали о единеніи между славянскими племенами, среди которыхъ они требовали самостоятельнаго положенія и Малорусамъ. Но правительство признало такія мечтанія политически опасными и болѣе или менѣе тяжко покарало его членовъ и даже кое-кого изъ близкихъ ихъ знакомыхъ, напр., Куліша и Шевченко. Что касается великорусскихъ литераторовъ, то одни изъ нихъ не обратили на своихъ малорусскихъ собратовъ никакого вниманія, другіе же не только встрѣтили ихъ привѣтливо, но и удѣляли имъ мѣсто въ своихъ изданіяхъ. Такъ, статья Квітки противъ Максимовича о малорусскомъ правописаніи, впрочемъ писанная по-великорусски, появилась въ «Маякѣ», а его малорусскія повѣсти: «Салдацький патретъ» и «Божі діти» помѣщены въ «Утренней Звѣздѣ» и въ «Утренней Зарѣ»; нѣсколько «Баёкъ» Гребенки было напечатано въ «Утренней Звѣздѣ», а его переводъ «Полтавы» Пушкина – отчасти тамъ-же, отчасти въ «Московскомъ Телеграфѣ». Свой альманахъ малорусскихъ произведеній разныхъ авторовъ Гребенка собирался выпускать частями при «Отечественныхъ Запискахъ» Краевскаго, но встрѣтилъ препятствіе въ Бѣлинскомъ, завѣдывавшемъ отдѣломъ литературной критики. Отношеніе цензуры къ малорусской письменности было то-же, что и къ великорусской. «Байки» Глѣбова нашли себѣ мѣсто даже въ оффиціальныхъ «Черниговскихъ Вѣдомостяхъ». Итакъ Малорусы, какъ народники и демократы, въ началѣ XIX в. до 40-хъ годовъ его естественно встрѣчали себѣ сочувствіе только у тѣхъ изъ великорусскихъ литераторовъ, которые были наиболѣе свободны отъ западническо-аристократическаго оттѣнка, свойственнаго значительной части великорусской литературы 20-хъ, 30-хъ и начала 40-хъ годовъ, т.е. у тѣхъ, которые слыли у своихъ противниковъ, и отчасти справедливо, за глашатаевъ реакціи. Этимъ объясняется презрительный и даже враждебный взглядъ на нихъ западниковъ, выразившійся особенно рѣзко въ незаслуженномъ и крайне одностороннемъ отзывѣ Бѣлинскаго но поводу сборника «Ластівка», изданнаго Гребенкою въ 1841 г.: «Хороша литература, которая только и дышетъ, что простоватостью крестьянскаго языка и дубоватостью крестьянскаго ума»! И самъ ученый издатель и комментаторъ Бѣлинскаго, С.А. Венгеровъ, объясняетъ этотъ презрительный отзывъ знаменитаго критика его «безсознательно-пренебрежительнымъ отношеніемъ къ «мужицкому» и «простонародному», которое замѣчается у него и въ другихъ случаяхъ. Этотъ аристократическій налетъ, сказывавшійся въ великорусской литературѣ вплоть до 50-хъ годовъ, не былъ, конечно, чуждъ и малорусской интеллигенціи, считавшей въ своихъ рядахъ много потомковъ казачьей старшины, но никогда не выражался на малорусскомъ языкѣ именно потому, что эти аристократы, истинные и самозванные, тянули къ своимъ великорусскимъ товарищамъ и вмѣняли себѣ въ обязанность презрѣніе къ простонародной рѣчи, которой нѣкоторые изъ нихъ кстати и не знали. Потому въ дѣлѣ демократизма малорусская литература лѣтъ на 50 обогнала великорусскую. Отсюда и сравнительная близость старшихъ малорусскихъ писателей къ тѣмъ изъ великорусскихъ литераторовъ, которые были на худомъ счету у московскихъ и петербургскихъ либераловъ. Но въ дѣйствительности малорусская литература до половины 40-хъ годовъ отличалась отъ великорусской именно только своимъ глубокимъ, послѣдовательнымъ демократизмомъ, что вполнѣ понятно, такъ какъ малорусская народность была тогда представляема почти только низшими сословіями; а въ другихъ своихъ стремленіяхъ и въ составѣ своихъ дѣятелей украинская письменность была такъ-же разнообразна, какъ великорусская. Работниками на ея нивѣ являлись люди самыхъ различныхъ направленій и состояній: Котляревскій – офицеръ, рѣшительный монархистъ и консерваторъ, Квітка – помѣщикъ, державшійся того-же образа мыслей, Петръ Артемовскій-Гулакъ – профессоръ русской исторіи и также отнюдь не отличавшійся вольнодумствомъ, Гречулевичъ (проповѣди котораго во второмъ изданіи были привѣтствованы «Русскою Бесѣдою», органомъ московскихъ славянофиловъ конца 50-хъ годовъ) – священникъ, искренне заботившійся о духовномъ просвѣщеніи своей паствы, которая говорила только по-малорусски, и т.д." (Об отмене стеснений малорусского печатного слова. СПб.: Тип. Имп. акад. наук, 1905. С. 2–5).

"Послѣ сказаннаго понятно, сколько жизни и энергіи должно было внести въ дѣятельность поборниковъ малорусской народности то пробужденіе всего русскаго общества, которымъ отмѣчается вторая половина 50-хъ годовъ. Все то, о чемъ еще недавно едва смѣли мечтать передовые русскіе люди, казалось, готово было осуществиться. Начались толки о близкомъ освобожденіи крестьянъ. Если ожиданіе этого великаго правительственнаго акта возбуждало самыя свѣтлыя и далеко идущія надежды среди Великорусовъ, то каково же было настроеніе народа украинскаго, и въ его дѣятеляхъ, всецѣло преданныхъ демократическимъ идеаламъ, и въ крестьянской массѣ, еще помнившей свободу, которая была отнята у нея всего сто съ небольшимъ лѣтъ тому назадъ? И вотъ къ 60-мъ годамъ мы видимъ небывалое оживленіе въ украинской литературѣ. Много книгъ разнообразнаго содержанія на малорусскомъ языкѣ стало появляться не только на Украйнѣ, но и въ Москвѣ, въ Саратовѣ, особенно въ Петербургѣ. Такъ, въ 1857 г. явились первыя повѣсти Марка Вовчка, изображающія печальное положеніе украинскаго простонародья, преимущественно крѣпостныхъ, драматическія произведенія Ващенка-Захарченка, сборникъ Николая Гатцука «Вжинокъ рідного поля», напечатанный въ Москвѣ, въ типографіи Каткова, выдуманною собирателемъ азбукою, которую онъ предложилъ и въ своей позднѣйшей книжкѣ (1863 г.) «Украінська абетка». Появившійся въ томъ-же 1857 г. по-великорусски историческій романъ Куліша «Чорна рада» (въ «Русской Бесѣдѣ») былъ напечатанъ и по-малорусски въ 1859 году, когда вышелъ и «Малорусскій литературный сборникъ» Д.Л. Мордовцева и др. Съ 1860 до 1863 г. включительно издано нѣсколько дешевыхъ книжекъ для просвѣщенія простого народа: буквари («граматки»), какъ «Домашня наука» Шейковскаго, свѣдѣнія о космографіи и естественныхъ наукахъ, какъ «Дещо про світъ Божій» и т.п., и самъ Катковъ собиралъ деньги на такія изданія. Въ 1861 и 1862 годахъ издавался научно-литературный журналъ «Основа» подъ редакціей Бѣлозерскаго. Въ томъ-же 1861 г. было оффиціально поручено Кулішу перевести на малорусскій языкъ Положеніе о крестьянахъ. Можно было ожидать полнаго расцвѣта малорусской письменности во всѣхъ родахъ, выработки единаго малорусскаго литературнаго языка, осмысленнаго первоначальнаго обученія малорусскаго простого народа посредствомъ родной его рѣчи…" (Об отмене стеснений малорусского печатного слова. СПб.: Тип. Имп. акад. наук, 1905. С. 5–6).

"Однако старанія Головина все чаще разбивались о противодѣйствіе министра внутреннихъ дѣлъ, Валуева, и Св. Синода съ первоприсутствующимъ митрополитомъ Исидоромъ во главѣ. Въ письмѣ къ Головину отъ 18 іюля 1863 г. Валуевъ возражаетъ противъ его заступничества за права малорусскаго языка тѣмъ, что будто-бы такого языка и нѣтъ, а называютъ малороссійскимъ тотъ-же русскій языкъ, лишь испорченный польскимъ, и что замыслы Малорусовъ не только совпадаютъ съ намѣреніями поляковъ, но и чуть-ли не вызваны польскою интригою. Если бы не были извѣстны подлинныя даты тогдашнихъ событій, трудно было-бы повѣрить, что это сказано черезъ полгода послѣ появленія польскихъ мятежныхъ шаекъ. При сопоставленіи доносовъ тѣхъ самыхъ поляковъ, которые тогда уже вполнѣ раскрыли свои карты, невольно вспоминаются знаменитыя слова ксендза въ комедіи Бомарше: «Клевещите, клевещите: изъ этого всегда что-нибудь да останется». Но весьма вѣроятно, что мысль о связи малорусскаго литературнаго движенія съ политическимъ польскимъ внушена не дѣятелями будущаго возстанія, что́ было-бы странно, а дѣло не обошлось безъ участія такихъ лицъ, которыя близко знали еще не за долго до того модныя среди украинскихъ поляковъ «балагульство» и «козакофильство», состоявшія во внѣшнемъ подражаніи малорусскимъ крестьянамъ и прежнимъ казакамъ и отразившіяся въ произведеніяхъ Мальчевскаго, Залѣсскаго, Чайковскаго (Садыкъ-паши) и особенно – Тимка́ Падуры, но не поведшія ни къ малѣйшему сближенію между польскими помѣщиками и ихъ малорусскими крѣпостными. Какъ бы то ни было, враги духовной самостоятельности малорусскаго племени, и чужіе и свои, добились того, что на малорусскую письменность обрушился тяжкій ударъ. Любопытно, что непосредственной причиной его было не какое-либо неблагонадежное сочиненіе на малорусскомъ языкѣ, а упомянутый выше переводъ Евангелія, тщательно, благоговѣйно и умѣло исполненный инспекторомъ Нѣжинскаго Лицея, Филиппомъ Семеновичемъ Морачевскимъ, смотрѣвшимъ на свой трудъ, какъ на богоугодный подвигъ. Когда этотъ переводъ, горячо одобренный и рекомендованный Академіей Наукъ, поступилъ на благословеніе Св. Синода, оттуда онъ былъ посланъ для оцѣнки и заключенія епископу Калужскому Іакову Миткевичу, шефу жандармовъ князя Долгорукому и Кіевскому генералъ-губернатору Анненкову. Изъ нихъ первый сначала склонялся къ одобренію труда Морачевскаго, но потомъ, уступивъ постороннимъ вліяніямъ, объявилъ его излишнимъ при великорусскомъ переводѣ, понятномъ будто бы всякому Малорусу, второй отозвался умѣренно и неопредѣленно, третій призналъ его «опаснымъ и вреднымъ» потому, что существованіе особой малорусской литературы, дозволеніе котораго вытекаетъ изъ дозволенія Св. Писанія на малорусскомъ языкѣ, повлечетъ за собою отторженіе Малороссіи отъ Россійской державы (чѣмъ, сколько извѣстно, повторилъ доводы своего предшественника, Васильчикова). Нечего и прибавлять, что Св. Синодъ не далъ своего благословенія на обнародованіе перевода Морачевскаго. Но дѣло не ограничилось этимъ отказомъ. Мысль, высказанная Анненковымъ, вошла уже въ обиходъ нѣкоторыхъ правительственныхъ сферъ, и 20 іюня 1863 г. состоялось распоряженіе министра внутреннихъ дѣлъ, удостоившееся Высочайшаго одобренія, о пріостановкѣ печатанія книгъ религіозныхъ и учебныхъ на малорусскомъ языкѣ, такъ что примѣненіе этого языка, какъ и сказано прямо въ этой бумагѣ, оказалось разрѣшеннымъ лишь для изящной словесности. Тщетны были протесты Головина: Валуевъ отвѣчалъ на нихъ упомянутымъ выше письмомъ, а его распоряженіе было вскорѣ подтверждено путемъ соглашенія между нимъ и шефомъ жандармовъ (объ этомъ узаконеніи относительно малорусской литературы и о послѣдовавшихъ за нимъ ср. приложенія I и VIII).

Украинская литература, полная надеждъ на лучшее будущее, была разомъ пришиблена: ея дѣятелямъ, не смотря на разнообразіе ихъ призваній, оставалось довольствоваться писаніемъ безвредныхъ, но и безполезныхъ разсказиковъ и стишковъ, а если они хотѣли преподать народу кое-какое поученіе по части сельскаго хозяйства, вопросовъ нравственныхъ или чего-бы то ни было изъ круга знаній, доступныхъ и нужныхъ простолюдину, они были вынуждены, наперекоръ свойству предмета и направленію своихъ способностей, предлагать такое поученіе въ беллетристической формѣ, чему не мало примѣровъ, смѣшныхъ для непосвященнаго въ эту тайну и глубоко прискорбныхъ и досадныхъ для знающаго ее, нетрудно привести вплоть до настоящаго времени" (Об отмене стеснений малорусского печатного слова. СПб.: Тип. Имп. акад. наук, 1905. С. 7–8).

"Языкъ Малороссовъ имѣетъ большое преимущество передъ Русскимъ языкомъ, въ области той отрасли Словесности, которую именемъ простодушной отличаютъ отъ такъ называемой чувствительной. Если всю Изящную Словесность раздѣлить, какъ Шиллеръ это сделалъ, на наивную и сентиментальную, то бытъ и языкъ Украйны присвоиваютъ себѣ преимущественно первую. Отъ чего? Бытъ Малороссовъ простъ, умъ не тупъ, воображеніе игриво, шутки отзываются какою-то нѣгою и лѣнью; языкъ, въ окончаніяхъ словъ и въ самомъ образованіи и сочетаніи ихъ, имѣетъ что-то дѣтское, милое, гибкое, напоминающее намъ нѣкоторыя Славянскія нарѣчія ‒ Сербское, Болгарское ‒ которыя какъ-то поражаютъ насъ простотою прадѣдовскихъ временъ; ‒ кажется, мы слушаемъ предковъ своихъ. Кромѣ этого, у насъ, Русскихъ, простолюдинъ говоритъ однимъ языкомъ; разговорный языкъ, пестрый, несвязный и не совсѣмъ ясный, другой, а книжный, раздѣляющійся еще, по слогу, на высокій, низкій, средній, шуточный, важный и прочее ‒ опять вовсе иной; языкъ Малороссовъ, напротивъ того, сохранилъ всю дѣвственную простоту свою и силу, и всюду себѣ равенъ. Трудно написать по-Русски книгу, о какомъ бы то ни было предметѣ, чтобы ее понялъ каждый мужикъ, ясно, какъ то, что онъ самъ говоритъ; такимъ языкомъ у насъ, доселѣ по крайней мѣрѣ, ничего не написано: задача эта не разгадана. Между тѣмъ, возьмите любое Малороссійское письмо, читайте его чумакамъ, дивчатамъ, парубкамъ, кому хотите: если предметъ не будетъ выходить изъ круга ихъ понятій, то языкъ и смыслъ цѣлаго будетъ имъ понятенъ вполнѣ. Вотъ отъ чего неподражаемая простота и естественность въ разсказѣ; натяжекъ, безъ которыхъ мы писать не умудримся, нѣтъ; облагороженный языкъ народа силенъ, ясенъ, простъ, богатъ на мелочи, на шутки, ему доступныя, а ‒ поддѣлать всего этого невозможно.

И такъ, не знаю, можно и должно ли говорить, что для насъ языкъ Малороссовъ не нуженъ, что воскрешать его не къ чему, и проч. Развѣ есть на свѣте языкъ ‒ живой или мертвый ‒ которымъ люди говорятъ или говорили, плакались или радовались, и который бы не стоилъ вниманія нашего? А если еще и понынѣ сотни тысячъ людей говорятъ этимъ языкомъ, да если языкъ этотъ еще и нашъ, кровный, родной, братскій, одного съ Русскимъ корня, такъ неужели онъ и тогда еще для насъ лишній? По моему, не только можно имъ заниматься для удовольствія и любопытства, ‒ должно изучать его, какъ пособіе нашего языка. Я, напримѣръ ни сколько не призадумаюсь перенять у Украинцевъ выраженія: нисенитница, залицаться, женихаться, если вздумаю замѣнить чѣмъ либо обороты: ни то, ни сё; заглядывать кому-либо мимоходомъ въ лице; волочиться, съ добрымъ намѣреніемъ ‒ и прочее" (Луганский В. [Даль В.И. Рец. на:] Малороссийские повести, рассказываемые Грицьком Основьяненком. Кн. 1. М. 1834, в тип. Института восточных языков, в б. 12, 380 стр. // Северная пчела. 1835. № 17. С. 66‒67).

Svendeld писал(а) 31.10.2018 :: 20:34:33:

Эти шовинистически-бредовые утверждения никак не подтверждаются и не соответствуют теме ветки. Что касается фактов, украинский литературный язык проходил этап становления в Российской империи.

Откуда  украинский  язык  выделился?
Из какого языка?